22 июня 1941 года
Иду по улицам Ленинграда, всматриваюсь в лица людей. Ведь я агитатор, нужно зажечь сердца, а главное, чтобы поняли, что война. Мучительно и сладко бьется сердце. Партком. Уже ждут. Проводят в цех. Взбираюсь на станок, работницы теснятся вокруг. Начинаю говорить обычно, с расстановкой. Вырываются слова негодования: «Друзья, сейчас льется кровь… наша кровь… Так неужели мы простим это? Нет - мы будем биться насмерть. Враг пролил кровь наших людей, но он захлебнется в своей черной крови».
Некоторые плачут.
6-20 июля
Учеба. Военная подготовка. Казарменная жизнь. Выезжаем на рытье окопов на станции Кихтолка.
21 января 1942 года
Приступил к работе инструктором РК. Знакомился с состоянием парторганизаций, вузов и научно-исследовательских институтов. Придется главным образом помогать ослабевшим. Решаю вопросы питания, карточек, топлива, воды. Вижу, что взаимопомощь проводится слабо. Есть настроения самообреченности, упадок уверенности в свои силы. В организации холод, темнота, беспорядок, уныние.
Сам я разбит и еле-еле передвигаюсь. Главное - держаться, держаться во что бы то ни стало. Креплюсь - помогает.
30 января
По заданию РК готовимся к открытию стационара для партактива на 40 человек. Помещение найдено на 4-й линии В. О., д. 23, в бывшем детсаду. Проверяем состояние секретарей: товарищ Андряков ослаб, опух, похож на трубочиста, опустился и ноет. Товарищ Волкова ушла «в отпуск», в организации бездействуют, работы нет, организация распалась. В Оптическом институте секретарь свалилась, директор еще бродит. Кладем секретаря. Секретарь Института Внешторга истощена, ждет эвакуации - кладем в стационар. Институт литературы - спасаем т. Кандаурова. В других организациях та же картина.
31 января
Занимаю в стационаре койку близ печи. Ночью мерзнем.
В палате температура -5. Не спим, ходим. Ночь тянется мучительно долго. Озноб, дрожь, тоска. В палате два человека лежачих. Зонтов явно не выживет, медленно и тихо умирает.
1 февраля
С утра дали 1 стакан кофе, 100 граммов хлеба, 0,5 яйца и 10 граммов масла. Вся снедь быстро проглатывается. Аппетит не дает покоя. Своими силами заготавливаем дрова. Лежим в кроватях во всем, некоторые даже в ватниках и с грелками. Все в шапках. Много курим. Тоскливо и хочется жрать. Разговоры о еде, мечты о питании. У нас в стационаре уже три трупа в коридорах, и растет поленница покойников во дворе в сарае. Чувства притупились.
3 февраля
Кто-то сообщает, что смертные случаи возрастают, в Ленинграде за день якобы умирают 30-35 тысяч человек. Трупы не успевают убирать. В палате тепло, развиваем самодеятельность. Воруем доски, гробы у покойников и топим печь. Администрация видит, но не замечает. К печи приходят греться врачи, сестры, няни и из других палат. Хочется жить. Интерес к событиям на фронте не меньше, чем к хлебу.
5 февраля
К завтраку не опоздал. На пути к В. О. на улицах насчитал 12 трупов. Их раздевают и разувают. Жуткие поиски продкарточек. У двух человек от колен до туловища обрублены мягкие части ног. Кто-то в отчаянии доходит до предела и рубит трупы на мясо. Жутко представить мучения ленинградцев.
7 февраля
Вечером по просьбе больных прочитал лекцию о морали и нравственности. Остались благодарны. РК прислал 100 граммов табаку на шесть человек курящих.
12 февраля
Пребывание в стационаре подошло к концу, приступаю к работе. Надо решить две задачи: очистить от нечистот и убрать трупы из общежития на 4-й линии, дом № 43, В. О., проверить состояние парткадров в институтах. Общежитие брошено, полный развал, хаос и всюду загажено. У входа выброшено три трупа, лежат более десяти дней. В проходе в газоубежище еще два тела. По лестнице насчитали восемь трупов.
В подъезде не пройти, там отхожее место. Смрад и вонь. Лифт тоже превращен в уборную. Комендант разводит руками, требую срочно принять меры. Завтра сам организую людей и проведу очистные работы.
13 февраля
Слушал последние известия по радио. На Западном фронте наши занимают все новые населенные пункты и продолжают теснить фашистских захватчиков. Гитлеровцы несут большие потери в живой силе и технике. На СЗ фронте ведут так называемое изматывание. Профессор ЛГУ приглашал меня присоединиться к эвакуации в Елабугу.
18 февраля
Назначен комиссаром районной чрезвычайной комиссии по наведению санитарно-бытовых условий и очистке города от нечистот. В первую очередь надо решить задачу уборки трупов. Итог - обследовали 19 дворов, убрали 14 трупов. Похоронили на острове Голодай около Смоленского кладбища.
23 февраля
Прочитал доклад «Великая Отечественная война». В зале 560 человек, играл оркестр. Настроение бодрое.
3 марта
Выполнял срочное задание по отбору в партизанские отряды по партмобилизации. Всего отобрал семь человек. Обворовали мою квартиру.
10 марта
Продолжаю отбор в партизаны. Народ в большинстве истощенный, выглядит устало, настроение неопределенное. Беседы примерно в таком духе: «Как ваше самочувствие?» - «Да неважно. Ослаб, ноги еле таскаю, глаза плохо видят». - «А как вы смотрите, если мы направим вас на выполнение спецзадания?» - «Хотелось бы работать по специальности». В общем, один из рабочих воевать не хочет. Защита Ленинграда для него, очевидно, дело неполезное. В итоге этот «коммунист» дезертировал, не явился в штаб партизанского движения. Липовый «патриот» с партбилетом в кармане. По-иному вели себя товарищи Гаврилов и Вакснин.
12 марта
Все тело ломит, голова точно чугунная. Правый глаз закрылся, под ним большой синяк, вздулись вены на ногах и правой руке. Нервничаю, иду к врачу. Доктор рекомендовал покой, говорит - это результат контузии. Нет, надо держаться во что бы то ни стало. Свалюсь, трудно рассчитывать, что будут тянуть. Главное, не падать духом.
31 мая
Совинформбюро передало о больших потерях немцев на Харьковском направлении, 9 тысяч убитых и раненых. Где-то и мне придется встретиться лицом к лицу с врагом - этот день я предчувствую. Если суждено погибнуть за Ленинград, то знайте, что дешево своей жизни гитлеровской падали не отдам, буду бить мерзавцев до последнего дыхания, до последнего патрона, не позволю паршивым гансам осквернить прикосновением поганых лап своего тела.
17 июля
Были обстрелы днем и ночью. Долго бродил по Смоленскому кладбищу. Тихо и грустно на душе среди могил. Свежая могила, на ней цветы. Надпись: «Здесь похоронены дети рабочих фабрики имени Урицкого, погибшие от артобстрела 4 апреля 1942 года. Отомстим за невинную кровь фашистским палачам». Перечислено десять имен, дети от 5 до 10 лет.
1 августа
Сегодня для меня особенно счастливый день. Я призван в РККА! Служить в армии, Родине, защищать советский народ - священный долг и великая честь воина. Завтра пойду на казарменное положение.
26 октября
Пришел домой, чтобы взять белье, полотенце и табаку. Когда заворачивал белье, со мной стало что-то необычное. Чувствую, все рушится. Сел за стол, сохраняю спокойствие, сознание выпадает. Что это? Да неужели начинаются припадки помешательства? Люди, партия, я не хочу погибать и быть жертвой происков врагов. Враги иезуитски взяли у меня все силы и здоровье. Они били меня болезнями, неужели мне суждено лишиться рассудка?
Ноябрь 1942 года
(из писем жене и дочери)
Читая последние мои строчки, не падайте духом, вам будет не стыдно с гордостью сказать: «Наш Саша был верным сыном народа, преданным борцом за партию Ленина-Сталина». Прощай, мой верный друг, прощай, любимая, навсегда. Не вини в моей смерти судьбу и злой рок, не прощай и мсти за кровь погибших - врагам народа, кто бы они ни были. У меня нет ничего, что бы я мог завещать. Мой капитал - книги.
Родная, любимая дочурка, я знаю, как больно тебе осознавать, что больше ты никогда не увидишь своего папу, никогда не суждено нам обнять друг друга. Но не плачь, моя дочурка, не вешай головы. Пусть твое сердце с болью и радостью сожмется в пылающей груди ненавистью к врагам народа, пусть твое сознание и воля будут большевистскими. И тогда ты, радостная, скажешь: «Мой отец погиб героем, он закончил жизнь счастливо, погиб в борьбе за советский народ, за партию Ленина-Сталина, за мою счастливую, свободную жизнь. Он завещал мне ненавидеть и бить врагов - паразитов, всем сердцем любить народ, нашу Родину - быть честным и беззаветным борцом за дело Ленина-Сталина».