11 ноября исполняется 200 лет со дня рождения Достоевского. Сегодня классик русской литературы – один из самых читаемых на планете. Его знаменитые романы, созданные в Петербурге, издаются миллионными тиражами. Вся жизнь Достоевского была связана с северной столицей. И сейчас здесь живут единственные в мире его наследники по прямой.
«Помогает» ли Федор Михайлович своим родным? А для них быть потомками великого человека – благо или бремя? Своими размышлениями в эксклюзивном интервью «АиФ-Петербург» поделился правнук прославленного мыслителя Дмитрий Достоевский.
Гены не отнять!
Елена Данилевич, АиФ-Петербург: Дмитрий Андреевич, можно восстановить хронологию вашего родства?
– Вы говорили, что долго даже не знали о своем прадеде и в семье о нем мало вспоминали. С чем это связано?
– Прежде всего со временем, эпохой. Ленин назвал Достоевского «архискверным писателем», и это стало почти приговором. Когда я учился, в школьной программе его «не проходили». Хорошо помню кабинет литературы, портреты Толстого, Тургенева – Достоевского среди них не было. Разрешил прадеда Сталин уже после войны. Поэтому я сначала прочитал Хемингуэя, а потом, лет в 19-20, романы прадеда. Мама мне рассказала, что я потомок великого человека, а затем добавила: «Только поменьше об этом говори». Я это запомнил.
– О характере, привычках великого писателя известно немало. А вам что-то передалось?
– Знаете, часто спрашивают, есть ли у меня подлинные вещи, принадлежавшие Достоевскому. Нет ничего. Судьба была к нашей семье, как и тысячам других, сурова – революции, национализация, войны… Все пришлось отдать в «добровольно-принудительном порядке». Но гены не отнять! Общего немало. Например, никто из нас не злопамятен, вспыльчивы, но так же быстро отходчивы. Из бытовых привычек – как и прадед, я люблю кофе, сладости, заядлый курильщик. Более того, по наследству перешли увлечения. Мой сын, Алексей, стал ухаживать за лошадьми. Мы не понимали – откуда такая тяга? Оказалось, сын писателя, мой дед, был коннозаводчиком, держал конюшню, а когда случился пожар, мужественно спасал скакунов. Моя старшая сестра Татьяна в поступках, мыслях была очень похожа на дочь Достоевского Любу. Можно сказать, прожила ее жизнь.
– Очевидно, этим объясняется, что вы, как и прадед, с юности хотели все узнать и попробовать. Ведь у вас в трудовой книжке 22 специальности! Есть любимая?
– Водитель трамвая. Кстати, мой первый маршрут, № 34, проходил по местам Достоевского. Сын и невестка тоже умеют управлять составом. Хотел стать и кинорежиссером, дизайнером, наносил алмазные грани на хрустальные вазы.
Увлекался радиотехникой, собирал приемники. Принцип был такой: если достигаю каких-то высот – в мастерстве, квалификации – мне уже неинтересно, хочется заняться чем-то другим. Высшего образования не получил, но не жалею. Сегодня в любой ситуации, любом обществе чувствую себя своим, никого не чураюсь. Федор Михайлович тоже по профессии был инженером-топографом, но через полгода подал в отставку, начал писать и жить литературным трудом. Видимо, жажда перемен сидит у нас в крови.
Сорвать большой куш
– Еще одна страсть Достоевского – игра – вас не захватила?
– Нет, и своего прадеда я тоже пытаюсь в этом плане реабилитировать. Важно понять: играть он начал не потому, что испытывал зависимость, – заставили обстоятельства. Давили материальные обязательства, необходимость платить кредиторам. Кроме того, после смерти старшего брата Федор Михайлович принял на себя заботы о его многочисленном семействе. В итоге денег не стало совсем. Тогда у него и появилась идея-фикс заработать игрой. Сорвать большой куш, отдать долги и стать свободным. В то время в России азартные игры были запрещены, и он поехал в Германию.
Кстати, если внимательно посмотреть его выигрыши, которые он записывал, видно, что первую половину ему везло. Достоевский пишет: «Я играл с холодной головой». Здесь бы и остановиться, но природный азарт брал свое.
В результате он оставлял в казино все, что было. Потом смиренно просил у жены денег на дорогу, хотя о возвращении даже не думал. Снова садился за рулетку, чтобы поймать птицу счастья. Немногие знают, что Анна Григорьевна сама периодически поощряла эту склонность. Она заметила, что совестливый Федор Михайлович после проигрышей пишет особенно много и плодотворно. И когда видела, что он мучается, а работа не идет, просила его… «сыграть». Что еще раз говорит о мудрости этой необыкновенной женщины.
– А правда, что вы в Баден-Бадене тоже пошли в казино и по схеме, описанной в романе «Игрок», выиграли по-крупному?
– Правда. Это произошло во время съемок документального фильма. При очень мелкой ставке я выиграл приличную сумму. Когда стали спрашивать, как это получилось, ответил: «Читайте Достоевского». Но сам подумал, что не иначе мне протянул руку сам Федор Михайлович. Он часто поддерживает нашу семью в трудных ситуациях. Когда мой отец уходил на войну, он взял с собой небольшой бюст писателя. Носил его с собой в вещмешке, как талисман. Однажды мама получила от него письмо. «Я в госпитале, но не беспокойся, у меня только небольшой кровоподтек на спине. Осколок снаряда, предназначавшийся мне, попал в бюст и потерял свою силу». Так Федор Михайлович спас внука.
Сберег он и свою правнучку, мою старшую сестру Татьяну. Ее вместе с другими детсадовцами эвакуировали в августе 1941-го без родителей – все думали, что война скоро закончится и малыши вернутся. А потом пришли страшные вести, что эшелоны с детьми бомбят немцы, что разбит поезд, где ехала Тата. Мама бросилась ее искать и нашла! Многие люди запомнили фамилию, наклеенную на чемодане девочки, – Достоевская. И через «сарафанное радио» указали место, где находился детсад. Уже вместе они вернулись в город, а потом эвакуировались в Йошкар-Олу.
Подрастает… Федор Достоевский!
– Вас он тоже фактически спас от смертельной болезни. Мистика…
– Иначе не скажешь. В молодом возрасте у меня обнаружили онкологию, прооперировали. Стояли 1980-е, для реабилитации нужны были дорогие лекарства, но где их взять? А это был год 160-летия Достоевского, и в Россию приехал известный переводчик его творчества из Японии. Случайно он узнал, что я в больнице и тут же взялся за поиски препарата. Когда поставил коробку с лекарством главврачу на стол, тот потерял дар речи: «Откуда!?». Так я остался жив. Ну разве это не помощь свыше?
– Дмитрий Андреевич, а почему вы не обратились в социальные службы города? Там обязаны были помочь. Да и в Союз писателей можно было постучаться.
– Стучался. Написал заявление, что болею, и попросил о материальной помощи. Пришел ответ, что могу приехать в Москву и получить… 25 рублей. Поехал – думал, ошибка. Но все оказалось правдой. Потом в коридоре меня догнал известный прозаик и шепнул: «Да мы на деньги вашего прадеда столько лет уже за границу ездим!». С тех пор я к власти – ни ногой. Противно обивать пороги, что-то требовать, оформлять гору справок. Сейчас живу на пенсию в 14 тыс. рублей с небольшим. Примерно столько же получает жена. Мало, конечно, но все элементарное у нас есть. А три года назад – повезло. По родственному обмену разъехались с семьей сына, где четверо детей. Потому что раньше все восьмером жили в скромной «трешке». Мне ничего не причитается от изданий классика, в 1917-м все национализировано.
– Печально, что в нищете закончили свои дни и самые близкие Достоевскому люди.
– Анна Григорьевна после революции умерла в Ялте от голода. Сын Федор скончался в такой бедности, что не нашлось денег на похороны, и он погребен, «за неимением своих средств», на пожертвования Исторического музея. Его могила на Ваганьковском уничтожена, и сейчас известен только квадрат, где она находилась. На этом фоне контрастом выглядит история Любы, дочери Достоевского. В 1912-м она уехала в Европу и там осталась. Жила на пенсию от местных властей. Похоронена в Больцано. Красивое надгробье украшено величественными порфировыми вазами «на деньги итальянского народа».
– Мне кажется, самое важное, что у вас дружная семья, а главное – подрастает внук – Федор Достоевский!
– Да, у меня три внучки, старшей уже 20 лет, и внук. Он в пятом классе. Кстати, имя Федор выбрали не мы. Логика была простая. Я – Дмитрий, сын – Алексей, значит, надо еще Ивана. Братья Карамазовы. Но духовник сына на Валааме сказал: «Назовите Федором». Так и сделали.
– Дмитрий Андреевич, быть потомком такого великого человека – благо или большой груз?
– Конечно – груз. Что-то сделаю не так, и мне в лицо могут сказать: «А еще Достоевский!». Поэтому везде старюсь быть честным, аккуратным, что требует дополнительных усилий. По сути, у меня две жизни. Одна – своя и другая, связанная с памятью о прадеде. Это не всегда сходится, но стараюсь, чтобы линии шли параллельно, Федор Михайлович не беспокоился и был нами доволен.