Почему люди, зная о смертельной болезни, в половине случаев сами превращают диагноз в приговор?
- Первое - менталитет,- считает Георгий Манихас, д. м. н., главный врач городского клинического онкологического диспансера. - У нас в крови - тянуть до последнего. Пока молодые, считаем себя вечными и уверены, что уж с нами этого никогда не произойдёт. Спохватываемся, только когда «петух клюнет». Второе - формирование ценностей. Большинство лишь после 50 лет называют здоровье самым большим благом жизни. Не понимая, что заботиться о нём надо с молодости, а лучше с детства. Потому что будешь здоров - получишь всё. Нет - не спасёт никакое богатство. Сегодня в Петербурге открыты первоклассные медицинские центры. Во многих районных поликлиниках, больницах установлено оборудование, позволяющее одну «плохую» клетку увидеть на 10 000 здоровых. Но всё равно не идут…
Елена Данилевич, «АиФ-Петербург»: - Петербург лидирует в стране по раку молочной железы. Считается, что одна из причин - наш климат, плохая экология.
Георгий Манихас: - Такое «первенство» - миф. Другое дело, что есть регионы с повышенной и пониженной заболеваемостью. Северо-Запад принадлежит к первым. Но в целом природная среда, особенности местности на онкологию влияют незначительно. Основные факторы риска - курение (курильщики в 30 раз чаще заболевают раком лёгких), лишний вес, алкогольная зависимость, несбалансированное питание. Разрушают организм и стрессы, большое значение имеет наследственность.
Доживём до… рака
- Говорят, что к увеличению онкологии приводит... продолжительность жизни. Появилось даже выражение «дожить до рака». Для Петербурга, который стремительно стареет, это тревожный звонок.
- Больных действительно больше, но летальные исходы реже. Это нормально для общества, которое научилось справляться с инфекционными, неврологическими заболеваниями. Ещё сто лет назад средний возраст человека был 40-50 лет, и люди просто не доживали до генетических «поломок», которые случаются ближе к старости. Вспомните, в перестройку мужчины в среднем держались до 57-59 лет и умирали в основном от сердечно-сосудистой недостаточности. А сейчас стали жить дольше, и мы диагностируем различные виды рака. Самый высокий уровень заболевания у пожилых. Это 60 лет - для мужчин и женщин.
- Лечение очень дорогое. За препараты нужно заплатить 80, 100, 200 тыс. руб. Для обычной семьи это непосильно. Особенно страшно, когда речь идёт о детях. Хорошо, если поможет благотворительный фонд, а если нет?
- Я сам часто участвую в сборе средств, отправляю СМС. И всё же давайте проанализируем. Полностью бесплатно таких больных не лечит ни одно государство. В Америке ОМС касается исключительно неимущих слоёв и безработных. Все остальные находятся в рамках добровольного страхования. В Великобритании бесплатно обеспечивают лекарствами, только если они продлевают жизнь на срок больше года. Мы помогаем всем. Но в этой ситуации главное - лечить правильно. И честно всё объяснить пациенту и его родственникам.
Быть медсестрой - непрестижно?
- В Петербурге также не хватает кадров для ухода за онкобольными. А ведь неумелая санитарка может свести на нет результаты самой технологичной операции.
- Это одна из болевых точек. Наш диспансер, например, на 98% укомплектован врачами, и только на 60 - средним медперсоналом. У многих штат ещё меньше. В итоге врач оперирует и сам часто свои же назначения больному выполняет. Давайте говорить откровенно - быть медсестрой сегодня непрестижно. Платят тоже мало. Зарплата доктора в нашем диспансере в среднем около 42, медсестры - 31 тыс. руб. Колледжи, училища выпускают кадры, но непосредственно в больницы идут единицы, большинство - в коммерческие структуры. А если привести школьников в приёмное отделение городских больниц многотысячников, боюсь, даже те, кто собрался получить эту профессию, - не пойдут.
- Сегодня в Петербурге 120 тысяч онкобольных. Рак можно вылечить?
- Особенность этой болезни в том, что она, так или иначе, остаётся с человеком навсегда. Но на ранних стадиях мы почти гарантированно получаем хороший результат. Даже с четвёртой удаётся поднять человека или существенно продлить ему жизнь. Из тех, кто прошёл лечение, 65% живут пять лет и больше. Вернулись к работе, семье, многие забыли о страшном диагнозе. Но нам есть куда расти. В той же Америке после рака молочной железы 95-97% живут свыше пяти лет. Однако для этого при первых же симптомах надо прийти к врачу…
Сама обнаружила опухоль
Зоя Софиева, главный врач хосписа № 2, председатель Ассоциации паллиативной медицины:
- Я сама у себя нашла опухоль молочной железы. Провела рукой по груди и поняла: что-то не то. Сделала УЗИ, а через четыре дня уже лежала на операционном столе. Затем было лучевое облучение, лекарственная терапия, она продолжается и сейчас. Я и своим больным говорю: «Чего вы боитесь? У меня тоже опухоль». Это сразу людей успокаивает. Конечно, надо регулярно обследоваться. Сейчас в городе действует скрининговая программа, идёт диспансеризация, где выявляется много онкологии в ранней стадии. Женщинам после 40 нужно обследоваться каждые 6 месяцев. Ежегодно делать маммографию.
Много значит и психологический настрой. Одна пациентка мне сказала: «Делайте, что хотите, но я должна жить, пока дочка не получит диплом». Однако как настроить на борьбу? У меня был целебный рецепт из 37 трав, и я заставила её собирать эти растения по всей стране. Она так увлеклась и поверила в выздоровление, что несмотря на прогрессирующую болезнь дождалась и рождения внуков.
Нужен банк доноров
Анна Косарева, исполнительный директор благотворительного фонда «АдВита»:
- Сегодня для больных онкологией в городских стационарах лекарств достаточно. За 9 месяцев 2013-го пациенты только нашего фонда получили препараты на 4 млн руб. Серьёзное улучшение произошло буквально за последние год-полтора.
В чём пробел? Когда ввели трансплантацию, параллельно в Петербурге или другом городе страны надо было создавать банк доноров. Потому что даже у братьев и сестёр возможность найти «родственника» в этом случае всего 25%. У нас же получается, что сегодня больной должен прийти к хирургу с уже готовым трансплантатом.
Но в России его найти невозможно, потому что нет банка доноров, а за рубежом это стоит минимум 20 тыс. евро. Учтём, что надо ещё поехать за органом, быстро его доставить, а это дополнительные 2,5 тыс. евро. По логике, раз государство поставило своих граждан перед столь сложным выбором, оно и должно оплачивать все расходы, но в Минздраве думают иначе. Об абсурде сложившегося положения знают все.
В 2013-м наш фонд полностью или частично оплатил поиск доноров для 81 пациента. Нуждались в этом 160… Сейчас уже рассматриваются проекты по созданию такого регистра в России, но надо двигаться быстрее. Речь идёт о жизни и смерти.
Врачи боятся, больные мучаются
Недавнее самоубийство больного раком в последней стадии контр-адмирала Вячеслава Апанасенко, который застрелился, отчаявшись из-за бюрократии получить обезболивающие лекарства, вызвала широкий резонанс. А как решается эта сложная проблема в Петербурге?
Андрей Анохин, депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга:
- Онкология в 2011-м забрала моих родителей. Отцу было 66, мама на два года моложе. Я долгое время пытался забыть этот отрезок жизни, но сейчас просто не имею права быть депутатом и молчать, не заниматься этими проблемами. А они начинаются с момента, когда поставили диагноз. У меня ушёл месяц, чтобы как родственнику записаться к районному онкологу. Когда пришёл на приём, там было человек 70, и я 5 часов ждал, чтобы врач сказал: «Четвёртая стадия, ничего сделать нельзя». Потом были хождения по мукам, чтобы выписать рецепт на обезболивающие, отчётность за каждую ампулу. Через пять дней, столько дей-
ствовал рецепт, всё повторялось. Если лекарства не успевали получить, близкие мучились. Видеть, как родные люди терпят боль, чтобы не доставлять неприятных ощущений окружающим, невыносимо. Эту систему пора менять.
Во-первых, нужно продлить действие рецепта. Не на 5 дней, а хотя бы на месяц. Во-вторых, увеличить число врачей, которые могут выписать сильнодействующие препараты. Сегодня многие боятся это делать из-за большой ответственности. Ведь если потеряешь ампулу или наркотический пластырь - могут завести уголовное дело. Я полностью поддерживаю борьбу с дурманом, но считаю, что обезболивающие и наркотики - это разные вещи.
Владимир Моисеенко, директор Санкт-Петербургского клинического научно-практического центра специализированных видов медицинской помощи (онкологический):
- Серьёзная проблема - объёмы наркотических препаратов, применяющихся в медицинских целях. Если на Западе на миллион населения приходится 35-55 кг, то в России всего 0,5 кг. Но это не значит, что наши пациенты нуждаются меньше, чем за рубежом. Просто им они практически недоступны. Сегодня врачи на местах часто боятся выписывать такие лекарства, потому что в случае ошибки могут попасть под уголовную ответственность, суд. К тому же объём документации превышает все разумные пределы. Выросло уже поколение докторов, которые вообще не назначают наркотические препараты. Хотя они тысячелетия использовались во врачебной деятельности. У меня сохранился справочник моего отца, тоже доктора, 1946 года. И там широко рекомендуются лекарства, которые сегодня попали под особый контроль. Но без них не обойтись.
В основном от установленного порядка страдают пациенты на амбулаторном лечении. Не секрет, что они экономят эти ампулы, потому что понимают сложности с получением. Иногда приходится слышать от участкового врача: «Вам принимать обезболивающие ещё рано. Потерпите». Но почему надо терпеть? В итоге сегодня мучаются не только больные, но и вся наша медицина.