Среди подарков, все-таки пригодившихся городу, несомненно, одно из почетных мест займет книга "Санкт-Петербург. Хроника трех столетий", написанная Анатолием Доливо-Добровольским. Всякий, кто берет в руки этот мощный фолиант, в прямом смысле ощущает его тяжесть: он весит два с половиной килограмма, а страниц в нем 720. И это в два с половиной раза меньше, чем планировалось изначально: издательство решило, что им такую махину в такие короткие сроки не потянуть. То есть написано было текста намного больше - и всего за 7 месяцев. Без всяких заготовок, с чистого листа: Анатолий Вадимович садился за старую механическую пишущую машинку и стучал по клавишам 12 часов кряду. Когда он точно в срок приносил кипы машинописных страниц в издательство, там бывали изумлены: такой авторской скорости в сочетании с объемистостью не видывали даже опытные редакторы.
История Петербурга была написана за 7 месяцев
- Анатолий Вадимович, как вам удалось совершить такой авторский подвиг? Небось, не ели, не спали?
- Просто у меня нормально организован рабочий день. Я мало общаюсь с внешним миром, поэтому и времени у меня больше, чем у тех, кто не отрывается от телевизора. Я вообще довольно педантичный человек - вся информация строго систематизирована, все на карточках. А машинописные и тем более писательские навыки я получил уже давно, более того, мне даже говорили, что мои геологические отчеты были похожи на романы.
- Разве вы не историк?
- Конечно, историк. И литературовед. Но работал всю жизнь геологом, до самой пенсии, 25 лет в Заполярье оттрубил, у меня за плечами 40 полевых сезонов. Сочетается это просто. Я всегда был романтиком. У меня с детства очень широкий круг интересов был. От мамы и бабушки мне досталась любовь к стихам - бабушка чудесно их читала. А папа мой был профессором Горного института. Он умер, когда мне было всего полтора года, так что я знаю его только по маминым рассказам, и она всегда говорила, что папа писал хорошие стихи и любил историю. Так что все сходится. А когда я нашел в домашней библиотеке книгу Игоря Грабаря "Петербургская архитектура", начал изучать архитектуру. Я ведь такой консервативный - чем увлекся раз, то со мною навсегда.
- Как вам пришло в голову написать книгу об истории Петербурга?
- Если я ее и собирался писать, то не сейчас, у меня много других неотложных дел. Но я узнал, что одно издательство ищет такого автора, который мог бы в крайне сжатые сроки потянуть этот труд - к юбилею города. Все нормальные люди, конечно, отказались. А я согласился. И вот что вышло.
- Книга получилась такой, какой вы ее представляли себе?
- Не совсем, я к ней сейчас только привыкаю, хотя мне очень нравятся иллюстрации художника Анатолия Миронова. Книга ведь уменьшилась намного! Я сам сокращать не мог, это как себе палец отрезать, поэтому сокращала редактор, София Байкулова. Она очень деликатно это делала, спасибо ей, но многие фрагменты, не вошедшие в книгу из-за объема, мне просто жалко. Мне даже сначала казалось, что были сокращены наименее известные широкой публике факты, а осталось то, что и так все знают.
Путилов спас Петербург
- Тогда расскажите нам, пожалуйста, что-нибудь из того, что не все знают.
- С легкостью. Как вы думаете, почему во время войны, которую потом назвали Крымской, англичане не напали на столицу Российской империи, хотя до нее было совсем близко? И флот на Балтике у нас был очень слабый - все хорошие корабли были на Черном море, где потом и погибли. А спас Петербург офицер Путилов, преподававший тогда в Морском корпусе. Он предложил построить много канонерских лодок и вооружить их пушками - с пушками, в отличие от кораблей, у нас было все в порядке. Срочно был построен канонерский флот, и англичане, узнав об этом, не решились атаковать Петербург. Да, тот самый Путилов, а потом он создал Обуховский завод, потом обустроил Морской порт - это был великий человек. Между прочим, ему до сих пор в городе нет памятника. В спасенном им Петербурге есть какие угодно памятники каким угодно людям, а вот для Путилова не нашлось уголка. И не только его память надо увековечить. У нас до сих пор нет памятника лучшему поэту Серебряного века.
- Николаю Гумилеву?
- Да. Я ведь увлекся Гумилевым в 1960 году. Он формально не был запрещен, просто не издавался. И одна моя хорошая приятельница выносила из Библиотеки Академии наук вечером по томику Гумилева, я за ночь его переписывал, а утром она его возвращала на место. Так я смог ознакомиться со всем его творчеством. Потом, естественно, заинтересовался его семьей - и Ахматовой, и Львом Гумилевым. И когда в 1994 году мои единомышленники решили создать "Мемориал поэта Николая Гумилева", меня выбрали президентом этого общества. За эти годы я прочел около 75 лекций в Русском географическом музее - посвященные Гумилеву и его семье, они ни разу не повторялись. Это у меня такой принцип - ни разу не копировать самого себя. Конечно, я читал и на других площадках, куда меня приглашали, не могу пожаловаться, я был всегда достаточно востребован, и в Дворянском собрании, которое в Петербурге возглавляет мой брат, для меня всегда находилось дело. Я же все время что-то пишу, все время за машинкой.
- А почему вы не пользуетесь компьютером? Он сильно облегчил бы вам писательские труды. Или вы ему не доверяете?
- Почему. Очень доверяю. Просто у меня его нет. Я простой российский пенсионер, живу на то, что платит государство и иногда - издатели. Но если вдруг разбогатею, то обязательно куплю компьютер. Поставлю его на этот стол: А знаете, я из этого окна видел, как на саночках мертвых везли - вот тут, по улице Белинского.
Война с капустными вредителями
- Вы здесь пережили блокаду?
- Да. Нас тогда много было - я, мама, отчим и две бабушки. Отчим, правда, почти все время был на казарменном положении, он только еду нам передавал. Мама работала в каком-то цеху у Владимирской площади - я даже не помню, что там делали. А мне было 6 лет, когда началась война. Обе бабушки - мамина мама и ее сестра - бросились покупать продукты. Они очень хозяйственные были, две бывшие помещицы, и хорошо понимали, как надо готовиться к голоду. Поскольку нельзя было много еды покупать в одном магазине, они бегали по всему городу: там килограмм купят, там - другой. Так они запасли крупы, макароны, а между дверьми висел огромный копченый окорок, от которого мы отрезали тоненькие ломтики.
- И этого вам хватило на всю блокаду?
- Нет, конечно. Хлебом запастись было нельзя, и когда зимой была разрушена подстанция, питавшая электричеством хлебозавод, смертность сразу выросла. Мой отчим предложил перевести все хлебозаводы на дизельное питание, и это спасло многие жизни. Вот с дровами проблем не было - у нас всегда был полный сарайчик во дворе. А за всем остальным мы с бабушкой занимали очередь в 6 утра, но не всегда в магазины привозили продукты. Осенью у нас вообще капуста с картошкой появились.
- У вас был огород?
- Да, как у многих. Мы с мамой на Владимирской площади садились на трамвай "девятку", она ходила до Политехнического института. И там неподалеку на Гражданке были огороды. Помню, как нас измучили капустные гусеницы. Утром проходим все грядки - собираем гусениц. А пока сняли с последнего кочана, на первом они уже опять откуда-то взялись. И так три раза. Зато три бочки капусты на зиму мы заготовили. Это все мои бабушки и мама, особенно мама. Она запрещала бабушкам подкладывать мне кусочки из их пайка, говорила: "Или мы все вместе умрем, или все вместе выживем".
- И как ваш дом только уцелел...
- Я сам удивляюсь. Вокруг все было разбито, дом напротив получил бомбу во двор, Литейный бомбили, Фонтанку обстреливали - а у нас только стекла вылетали. А мы в убежище не уходили, бабушки смеялись - мол, честь дворянская не позволяла прятаться. Мы вставали в дверной проем - он у нас очень широкий, очень толстая стена, ну, от прямого попадания, конечно, не убереглись бы. Но мы верили, что выживем и что победим. У нас особенный город. И люди здесь особенные. Это ведь чувствуется, правда?
«Я наемник, а не ассенизатор». Александр Невзоров о свободе и бедах России 
Не разбрасывать камни. Илья Стогов об интеллектуалах и современной молодёжи 
Поколение промахнувшихся? Писатель Даниил Гранин - о войне и мире. 
Даниил Гранин: «Через богатство достоинств человека не увидишь»