«Морфий»: Безволие и неизбежность

Статья по теме

Недетские мультфильмы. Создатель «Ежика в тумане» об искусстве и гламуре

Режиссер: Алексей Балабанов

В ролях: Леонид  Бичевин, Ингеборга Дапкунайте, Андрей Панин, Сергей Гармаш.

Повесть Михаила Булгакова «Морфий» рассказывала историю молодого доктора Полякова, приехавшего из столицы врачевать в земский уезд. Основное ее содержание – это дневник доктора, в котором описываются его переживания. Там много чего – история любви, оставшейся в Москве, профессиональные страхи перед сложными операциями, многие из которых он делал впервые, история преодоления этих страхов и борьбы с собственной зависимостью от морфия.  Все это показано через сложный противоречивый внутренний мир героя.

В фильме Балабанова нет дневника Полякова, мы не слышим его голос. И это важнейшее отличие – все происходящее показывается не изнутри, а со стороны, как бы холодным отрешенным взглядом наблюдателя. Это, конечно, сознательная позиция режиссера Балабанова и автора сцена, Сергея Бодрова-младшего (да, сценарий был готов давно, еще до его трагической гибели). Фильм сосредоточен вокруг главного, того, что и сам Булгаков вынес в заголовок своей повести – наркотика под названием морфий. С холодной жестокой сосредоточенностью нам препарируют историю болезни, а точнее падения молодого человека. Все остальное – тоска, любовная рана, страхи и переживания – нанесены на основной слой легкими мазками, деталями, которые, вроде бы, служат лишь фоном. И в итоге может показаться, что получился фильм не как акт киноискусства,  а как идеальное пособие для демонстрации в наркологических клиниках или часть очередной социальной кампании «Скажи нет наркотикам!».

Натурализм, кровь и обожженная плоть, которые тут настойчиво лезут в кадр, только усиливают эмоциональное воздействие картины, и без того выглядящей как грустное врачебное заключение. Но эмоциональная тяжесть «Морфия», конечно, не в отрезанных ногах, не в рвоте и не в трахеотомии, показанной со всеми возможными подробностями: куда страшнее та беспощадность, глупость, безволие и неотвратимость, с которой молодой, перспективный, талантливый и интеллигентный человек губит свою жизнь. А ампутация и гной  – это просто правда жизни, такая же как и наркотическая зависимость. И возмущаться по поводу того, что режиссер ее показывает – это, безусловно, ханжество, самообман.  Понятно, что все это – грязь, натурализм жизни и наркотики – плотно взаимосвязаны. «Иные просто видеть кровь не могут, а тут человек ежедневно должен сам резать, отрезать и копаться в гное, естественно, ему просто физически нужно расслабиться», - скажет кто-то, и будет в чем-то прав. И это тоже правда, которую препарирует, обнажает «Морфий». Какой бы тяжелой она не была.

Конечно, можно осуждать авторов: мол, однобоко они все показывают, мол, намеренно эпатируют и сводят все к какой-то примитивной пропаганде, прокламации.  Даже если бы это было так, то Балабанова и Бодров вполне имели право на такую позицию: как художники они лишь демонстрируют свое видение ситуации, в которой оказался герой Булгакова. Ситуации, в которой вся эта тоска, слезы, сопли и любовь может быть лишь поводом, чтобы прикрывать свое безволие. И потому это безволие именно и нужно обнажить, выставить напоказ, лишив его возможности спрятаться за вуалью красивых фраз.

Но самое интересное, что «Морфий» отнюдь не прямолинеен и не примитивен. Чуткий, внимательный  зритель  заметит и прочувствует, как из второстепенных, казалось бы, деталей – песен Вертинского, женского портрета на столе, разговоров в постели, неспокойного сна, встреч с местным помещиком и пр. – на самом деле складывается очень насыщенная, полная красок и нюансов картина.  Картина, в которой личная трагедия конкретного врача символизирует и оттеняет общую трагедию страны, являясь своеобразной метафорой того времени, где безволие, глупость, трагическое стечение обстоятельств и неизбежность шли рука об руку.

ТРЕЙЛЕР ФИЛЬМА

Смотрите также:

• «Без культуры мы – стая волков». Звягинцев о правде и силе художника →
• Сергей Соловьёв: «Порядочность стала смешным словом» →
• Смотреть и видеть →