Протоиерея Михаила Чельцова приговаривали к смерти дважды. В 1922 году, после сорока дней, проведённых в камере смертника на Шпалерной, расстрел заменили на 5 лет тюрьмы. В январе 1931-го протоиерея вновь приговорили к высшей мере наказания. Расстреляли в Рождественскую ночь.
Дом № 14 по 2-й Красноармейской улице (2-й роте Измайловского полка), где жил отец Михаил с женой и семью детьми, стал его последним адресом. На днях там появилась памятная табличка.
Арестанты в рясах
Михаил Павлович Чельцов родился под Рязанью, учился в Рязанской семинарии, потом - в Казанской духовной академии, преподавал в Калуге. В 1898 году переехал в Петербург, где после революции служил настоятелем Троицкого Измайловского собора, а с 1924 года и до последнего ареста - церкви Воскресения Христова (Михаила Архангела) в Малой Коломне. Отца Михаила в городе знали все, на его лекции ходили даже атеисты.
Однако с приходом к власти большевиков священнослужители исчезали один за другим. Их обвиняли в пособничестве царскому режиму, противодействии изъятию церковных ценностей, вражде к большевикам и народу… Распространялись слухи, что с разрешения попов на колокольнях церквей были поставлены пулемёты, из которых стреляли в народ. Хотя орудия могли быть только на Исаакиевском соборе, где, по разговорам, их установили ещё до революции для защиты города от немцев во время Первой мировой.
С 1918 года Михаила Павловича арестовывали шесть раз!
Своё состояние ожидания расстрела после первого смертного приговора он описал в книге «Воспоминания «смертника» о пережитом».
«Большевики первым делом в своё владычествование на Руси позакрывали домовые церкви, изгнали из учреждений духовенство, - в том числе и из тюрем… Изгнали из тюрем в одну дверь, впустили в другую. Пусть священник теперь входил в неё в положении арестанта. Это было даже лучше… Он, страдающий наряду с другими, поистине мог лучше сострадать», - пишет священник.
С 10 июня по 5 июля 1922 года в городе шёл громкий процесс над «церковниками» во главе с митрополитом Вениамином.
Судили около ста человек по делу о «сопротивлении изъятию церковных ценностей» в пользу голодающих Поволжья. Десять приговорили к расстрелу, среди них настоятели самых крупных соборов и Михаил Чельцов - председатель Петроградского Епархиального совета.
«Вот и моя фамилия, и после неё непосредственно - громким и повышенным голосом - Якобченко (председатель трибунала) возглашает: «Расстрелять, а имущество конфисковать!»...
На меня эти грязные слова о расстреле не произвели ошеломляющего действия; что-то тёмное наволоклось мне на глаза, в сознании была одна только мысль, что домой не пойду и что-то будет с моей семьёй…
Как только закончилось чтение приговора, раздались многочисленные, дружные, громкие рукоплескания, как оказалось, студентов Зиновьевского университета. Досадно за них…
Я быстро прощаюсь с Павлушей (старший сын. - Ред.), крепко целуемся. Он меня ещё раз просит не беспокоиться за маму и за детишек, беречь себя и громко кричит вслед мне, уже убегающему: «Прощай, дорогой папочка!». Я не отвечаю ничего, из глаз текут слёзы...
Повели нас в наши камеры, стали обыскивать... У меня с брюк сняли верёвочку, и я должен был руками поддерживать их, чтобы не упали».
Отменили смерть
40 дней провёл отец Михаил в камере смертника на Шпалерной.
«Я со слов многих знал, что расстреливают по ночам: зимой с вечера, а летом - на утренней заре. Ночи в июле были коротки, и это было большим благом. Ложиться я старался позже: если с вечера оставили на койке, значит, утром не расстреляют. Зато с вечера, бывало, прислушиваешься ко всякому гудку мотора, к шагам в коридоре, к звяканию ключами в дверях соседних камер. Однажды я уже лёг и почти задремал. Вдруг слышу звякание ключа в замке моей камерной двери. Зачем её отпирают в такой поздний час? Ответ мог быть только один и самый печальный. Я привстал, перекрестился и приготовился идти. На душе было как-то совсем спокойно; какая-то решимость овладела мной. Дверь отворилась, но быстро же и захлопнулась, и я услышал только слова: «Извините, мы ошиблись...».
Была тревога не из-за боязни смерти, а от тяжёлого сознания смерти от расстрела, быть может, при предварительных издевательствах и глумлениях…
Тем не менее я всё более сживался с мыслью о предстоящей мне смерти и стал окончательно себя готовить к ней. Дней за пять до выхода из особого яруса я заставил себя прочитать «Отходную»… Когда было объявлено мне постановление московского ВЦИКа о замене расстрела пятью годами тюрьмы, то явилось как бы даже недовольство и разочарование: вот-де, готовился к смерти, и её отменили».
Записи отца Михаила чудом уцелели в блокадном Ленинграде, где бумага для растопки печей была на вес золота. Сундук с письмами, серебряным крестом, одеяниями священника, который семья оставила при эвакуации, никто не тронул.
Отречься от отца
Отец Михаил прожил на свободе ещё семь лет. Его расстреляли в ночь на Рождество - 7 января 1931 года по сфабрикованному НКВД делу графини Екатерины Зарнекау, последней уцелевшей представительницы дома Романовых в Ленинграде. Самой графине от расправы большевиков удалось бежать за границу, а всех, кто её когда-либо знал, арестовали. Всего 40 человек: священники, офицеры, нэпманы и даже певшие у неё на квартире цыгане. Попал под арест и отец Михаил, который видел графиню два раза в жизни у её духовника. Наряду с другими Михаила Павловича обвинили в том, что он был активным участником контрреволюционной группировки, получал деньги от зарубежных монархистов, вёл антисоветскую агитацию.
10 человек, в том числе трое священников, были приговорены «к высшей мере социальной защиты - расстрелу».
Когда жена отца Михаила Анна Фёдоровна в очередной раз принесла передачу на Шпалерку, ей спокойно сказали: ваш муж расстрелян…
Сохранились воспоминания очевидца о последних минутах жизни священника: когда его вели на расстрел, он пел тропари Рождеству Христову.
Копия предписания о приведении приговора в исполнение есть у внука, Анатолия Чельцова, которую он получил из рассекреченных архивов в 1988 году. Подписи палачей специально обрезали, но их имена известны: комендант Матвеев нажал на курок, полномочный представитель ОГПУ в ЛВО Медведь дал соответствующее предписание, комсомолец Коля Фадеев (сын истопника дома, где жил священник) стоял в охране во время расстрела.
Дело отца трагически сказалось и на судьбе четырёх его сыновей.
Старший Павел вместе с отцом был арестован в 1922 году, оправдан, но объявлен «социально опасным». Погиб в 1943 году на фронте. Василия исключили из Ленинградского химико-технологического института как «сына служителя культа», он прошёл всю войну. Среднего Семёна арестовали в 1938-м, требовали, чтобы публично отрёкся от отца. Получив отказ, приговорили к 10 годам лагерей, через 4 года он погиб на лесоповале в Архангельской области. В 1945 году арестован и приговорён к 15 годам младший сын Георгий, из которых отсидел 10 лет.
В 1988 году военная прокуратура Ленинграда, изучив материалы уголовного дела, пришла к выводу, что никакой контрреволюционной монархической организации, возглавляемой Зарнекау, не было. Михаил Чельцов реабилитирован посмертно. 16 июля 2005 года он был канонизирован Русской православной церковью как новомученик и причислен к лику святых как Михаил Петроградский.
Место захоронения священника до сих пор неизвестно.
В Санкт-Петербурге его поминают у Поклонного креста, установленного на месте разрушенной большевиками церкви (площадь Кулибина) - последнего места службы отца Михаила.
Крепость, дворец, собор 
«Икона старой России». Как княжна Татьяна стала игуменьей Тамарой 
23 года тишины. Как смерть императрицы породила слухи о Вере Молчальнице 
Ужасы Соловков. Кто из знаменитостей прошел через северные лагеря 
Ксения Блаженная помогает людям. К святой обращаются со всего мира