Мало кто из людей спокойно терпит, когда ему лезут в глаз, даже если просто закапывать капли. При одном виде вполне мирной пипетки глаз начинает дергаться, норовит прикрыться веком и изойти жалобной слезой. А уж об операции на глазах даже страшно подумать. Такой нежный, ранимый орган, не говоря уже о том, что маленький, - а его режут и шьют. И ведь пальцы у хирургов-офтальмологов с виду такие же, как у всех, а они ими берут невидимую иглу, продевают в нее невидимую нить - и возвращают людям зрение.
Самоделкины в белых халатах
Врач-офтальмолог из больницы города Коммунара Владимир Уваров - человек большой, причем в прямом смысле. Когда он показывает свои иголочки и прочие инструменты, которыми чинит человеческие глаза, кажется, что в его громадных ладонях ничего нет. И только под микроскопом становится видно, чем он работает. Самое любопытное - что часть этого инструмента сделана: собственными руками.
- Знаете, каждый хирург-офтальмолог предпочитает иметь штучный инструмент, который ему идеально подходит, которым ему удобно работать. Даже дровосек подбирает топор по руке, а тут глазной инструмент, которым выполняют такие тонкие операции, - конечно, он должен идеально сидеть в ладони. И не всегда такие "самоделки" - только от нашей российской бедности. Многие мои коллеги сами делали себе инструменты, мы даже друг другу показывали, опытом делились, у кого что лучше получается. Импортный инструмент стоит больших денег, но, по правде говоря, иной раз все-таки то, что делаешь сам для себя, работает лучше. Просто не все умеют делать. У меня на даче даже маленький горн есть.
Ни в каком медицинском вузе не учат студентов делать инструменты. Но еще задолго до того, как стать хирургом-офтальмологом, Владимир Уваров умел ковать. Конечно, это были не глазные инструменты, но сделать настоящий нож, без которого ни один уважающий себя мужчина не пойдет в тайгу, - это умение дорого стоит.
А олени - лучше
- Я родом из Уфы, но в 1967 году мама увезла меня в Якутию, в оленеводческий поселок в центре Верхоянского хребта. Маму туда послали поднимать народное здравоохранение, и все дети, которые родились в поселке с 1967 года, - это ее "крестники". Так что я стал врачом не случайно. А о хирургии задумался тогда, когда стал учиться забивать оленей. Представляете - на вас несется стадо, а вы должны точным ударом убить оленя и при этом остаться в живых.
Таковы жестокие реалии оленеводческого совхоза. Как у нас посылают сельских детей на картошку, так в Якутии каждый мальчик среднего школьного возраста должен был забить определенное количество оленей за сезон.
- Ребенку отдавали одну ногу забитого оленя. Чтобы сшить женские унты, надо было 8 ног, на мужские уходил уже десяток. Так я добывал унты себе и маме. Но это было нормально, так все жили. В этой части Якутии как раз якутов почти не было, там жили эвены. Каждый мужчина-эвен носил нож, которым можно было делать все - и шкуру с оленя снять, и кусок хлеба отрезать. Когда мальчику дарили первый его нож - это был праздник в семье. Практически не было поножовщины, направлять нож против человека строго запрещалось, это было табу, потому что оскорбленный нож мог начать страшно мстить не только хозяину, но и всему поселку.
Эвенский нож немножко похож на финский, только по размеру они бывают разные, вплоть до мачетеобразных. Почти каждый эвен умеет делать нож. Нужна железяка - очень хороши рессоры от автомобилей или тракторные клапана, - а также огонь костра и умелые руки. Владимир не раз наблюдал, как эвен в тайге делал себе нож. Раскалит сталь, постучит по ней, рукоятку сделает из березы - вот и готов инструмент.
"Холодцовая хирургия"
- Я свой первый нож сделал лет в двенадцать, причем один, без руководства со стороны старших. И ничего, вполне приличный нож получился, старики даже похвалили. У нас там не только эвены жили - были еще и казаки-староверы, такие могучие люди, они тоже в ножах толк понимали. И никаких междоусобиц не было, потому что действовала строгая система запретов. Например, если кто-то из охотничьей избушки забирал запас спичек, брал дрова, а взамен ничего не оставлял, тому могли и лодку в тайге отвязать. А как без лодки? Помню, в наши края какие-то туристы заплыли, лодку у них смыло, а они сидели неделю на острове в одних трусах.
Конечно, давно уже не убивает оленей Владимир Уваров и не снимает с них шкуру. Но как врачу ему приходилось иметь дело не только с глазами. Травмы лица - это его "конек".
- Я работал в Глазном центре на Моховой, оказывал помощь людям, у которых не только глаза пострадали. Помню человека, который бензопилой разрезал себе лицо. Там и глаз был задет, и все остальное. Хирурги-офтальмологи в шутку называют свою работу "холодцовой хирургией" - ведь глаз не твердый, с ним надо очень-очень аккуратно и быстро работать. Так я человеку и глаз спас, и лицо.
Владимир Уваров учился на родине, в Уфе, причем у самого Эрнеста Мулдашева. Отсюда его приверженность к мулдашевской теории трансплантации, когда пересаживается не сам орган, а ткани-зародыши, которые потом формируют нормальную ткань. Отсюда его тяга к непознанному - ведь Мулдашев начинал с "простых" экспедиций по труднопроходимым местам Сибири и Дальнего Востока, а для Уварова, выросшего в горной тайге, это дом родной. И умение все делать своими руками, от огромного ножа до крошечного скальпеля, от починки собственных "Жигулей" до конструирования операционного стола, - это тоже мулдашевская школа.