Книга не для всех
«Аргументы и факты – Петербург»: - Аннотация на вашу книгу «Йод» написана в достаточно жестком стиле. Прочитав ее, мне стало даже немного жутковато.
Андрей Рубанов: - Книга «Йод» действительно тяжелая, я ее не для всех делал. Надеюсь, что те, кто ее поймет, она в чем-то поможет. Это автобиографический роман, в нем нет какого-то твердого крепкого сюжета, там есть главы о том, как я работал в Чечне, потом как пережил нулевые годы. Книга, в общем-то, посвящена нулевым годам, и ощущениям человека моего возраста, который эти годы провел в Москве.
«Аргументы и факты – Петербург»: - Почему вы сказали, что книга не для всех?
А.Р.: - Там есть эпизоды, связанные с саморазрушением. Она посвящена жестокости, страстям темным человеческим, поэтому, я думаю, не каждый человек сможет получить удовольствие, прочитав эту книгу. Но мне кажется важным честно предупредить об этом читателей.
«Аргументы и факты – Петербург»: - Вас позиционируют, как писателя «шальных» 90-х. Вы пишете книгу о нулевых годах. Скажите в чем разница этих лет? Что вы видите в перспективе, можете ли вы дать прогноз?
А.Р.: - Я не знаю, я не смотрю в перспективу. Будущее скрыто от меня, не знаю, как другие люди - я не являюсь прорицателем. А чем отличаются 90-е от нулевых? В 90-е прошла моя молодость – я был молодой, крепкий, мне очень нравилось жить. Это главное мое ощущение. Сейчас я нахожусь в другом возрасте. Но я не считаю себя человеком 90-х, и мне и сейчас нравится жить.
«Аргументы и факты»: - В 90-е было много крови, войны и жестокости. А сейчас изменился ли ваш взгляд на жизнь?
А.Р.: - Вы знаете, жестокости и сейчас достаточно, война идет всегда, она никогда не прекращается. Мы просто можем ее видеть или не видеть. Я бы не сказал, что мы сейчас живем в более мирные времена, нежели в 90-е. Наверное, законности больше. Наверно. Я не знаю. Во всяком случае, мне кажется, что да. Мы как-то почище стали жить, и у вас в Санкт-Петербурге стало поприличнее, с чем я вас могу поздравить.
«Аргументы и факты – Петербург»: - Вы оптимист?
А.Р.: - Нет, я реалист, прагматик. Но я при этом счастливый человек, я умею быть счастливым, естественно, я себя таким ощущаю.
«Аргументы и факты – Петербург»: - А в чем секрет? Многие люди хотят быть счастливыми, но им не удается?
А.Р.: - Во-первых, у меня были живы и остаются живы мама с папой, дай Бог им здоровья, они меня научили быть счастливым. Мне кажется, это из детства идет – если человек в детстве был счастлив, он потом помнит это состояние и в любой момент его может в себе вызвать. Вообще, все это основано на любви, чем больше вокруг вас любви, тем, соответственно, вы более счастливы.
В литературе нужен посредник
«Аргументы и факты – Петербург»: - А что вы думаете о литературе нашего времени, вы читаете других писателей? Кого вы считаете интересным писателем?
А.Р.: - Я не хотел бы называть имена, потому что обязательно кого-нибудь забуду. Десяток неплохих писателей знаю в любом поколении. Но беда у нас, даже не беда, а проблема в том, что у нас нет среднего поколения в литературе, пятидесятилетних, т.е. у нас есть нормальные старики, такие мэтры, от шестидесяти и старше, и есть молодежь, хорошие, сильные, до сорока и моложе. А среднего поколения, которое должно было тащить на себе вот это все, практически нет. Ну, есть Пелевин, Сорокин, ну, может быть, Павел Васильевич Крусанов, но их должно было быть гораздо больше, они должны были быть сейчас мотором литературного процесса.
А их мало, и это связано с перестройкой. Когда эти люди выходили на аудиторию в середине 80-х, в этот период на нас обрушился культурный вал, началась гласность, все ранее находившиеся под запретом эмигранты от Набокова да Марка Алданова - стали издаваться огромными тиражами. И те люди, которые должны были дебютировать в литературе в тот период, оказались в очень незавидной ситуации, они вынуждены были конкурировать с Набоковым. И конечно, у Набокова были преимущества – он приносил гарантированную прибыль.
Вот в этом, как мне кажется, причина того, что эти хорошие писатели, которым сейчас пятьдесят или больше не выполняют ту роль, которую могли бы выполнить. Они не являются авторитетами в общем культурном нашем российском пространстве, хотя могли бы, я думаю, таковыми являться.
«Аргументы и факты – Петербург»: - А что вообще вы понимаете под этим выражением «общее российское культурное пространство»? Я периодически теряюсь в этом пространстве, очень тяжело ориентироваться в этом море литературы.
А.Р.: - А легче не будет. Книг много и будет больше. Все очень разное и для того, чтобы ориентироваться именно в литературе, вам будут нужны посредники. Поэтому, чтобы вам найти своего автора, вам нужно обратиться к помощи посредника, критика, печатного издания авторитетного какого-нибудь или справочной системы авторитетной.
Я в первую очередь порекомендую Льва Данилкина. Это московский литкритик из молодого поколения авторитетнейший. Я знаю, что к Виктору Топорову у вас в Питере неоднозначное отношение, мне он нравится, он очень умный, я к его мнению всегда прислушиваюсь. Вот две фигуры я вам назвал, есть еще много, есть Самуил Лурье, тоже рекомендую. Это из старшего поколения, из младшего – Сергей Князев, существует такой человек. Он сейчас мало очень пишет, потому что занят другими делами, но он талантливый очень критик и у него идеальный вкус. Ищите и найдете.
Самолюбие мой тягчайший грех
«Аргументы и факты – Петербург»: - Вы вот пишете, что «Йод» - это жестокая история любви к своим друзьям и своей стране. Во-первых, что такое жестокая любовь, я не совсем понимаю, и как вы относитесь к своей стране?
А.Р.: - Во-первых, любовь не бывает не жестокой, если это страсть. Я по-другому любить не умею. Во-вторых, жестоким человеком нужно родиться, и я, наверное, жестокий человек, поэтому, соответственно, и история любви у меня жестокая
«Аргументы и факты – Петербург»: - Жестокий или жесткий?
А.Р.: - Жестокий. Сальвадор Дали сказал, если ты жестокий человек, ты умеешь работать. Если вы не примените насилие на какой-то момент над собой, то вы не дойдете до цели.
Моя книга «Йод» об этом. О том, что жестокость к себе – это наивысшая, самая благородная форма жестокости, насилие над собой, оно благороднее и чище, чем насилие над другими людьми. Я считаю, что насилие, оно укоренено глубоко в нас, и если бы мы могли его победить, мы бы не убивали друг друга, и войны бы прекратились, и, может быть, золотой век бы воцарился, а может, наоборот, человечество выродилось бы. Но вот главное - это то, что мы не можем жить без насилия, и мы будем убивать друг друга, пока человечество существует.
«Аргументы и факты – Петербург»: - То есть, выход из этой ситуации состоит в том, чтобы насилие над другими заменить насилием над собой?
А.Р.: - Я не предлагаю никакого выхода, я предлагаю трезво взглянуть на человеческое естество. Потому что я очень как-то рано начал соображать головой, читал хорошие книги, слава Богу, их было много в моем детстве и мне казалось, что советский проект, он имеет своей целью нового человека создание, более совершенного, лишенного тяги к насилию, не умеющего воровать, лгать, что-то такое. Лучшего. И я в это верил, и я сам пытался таким стать, и мне нравилось таким быть человеком. И для меня украсть, совершить там какой-то нехороший поступок, или бабушку через дорогу не перевести – это была бы катастрофа, Я был очень положительный молодой человек, мне нравилось таким быть. А потом все это рухнуло, началась перестройка, и я увидел, что капитализм – это, прежде всего, способ заработка на человеческих пороках. Пороки разрешены, легализованы, и на них можно делать бабки. Для меня перестройка – это когда в книжных магазинах открывались казино. Я вернулся из армии совершенно в другую страну. И я увидел, что мои достоинства, которые я в себе воспитывал, никому не нужны, и они вредны!
Понимаете, если эти достоинства применять в повседневной жизни, я ничего не добьюсь, у меня ничего не будет, я буду ходить в драных штанах и всем говорить, что я честный и бедный парень, понимаете? А поскольку я ужасно самолюбивый, то я так не смог. Т.е. самолюбие у меня тягчайший грех, но я от него избавиться не могу, и оно мне иногда помогает жить. Очень гордый, самолюбивый, так всегда было, к сожалению. Или к счастью, я не знаю. По крайней мере, я знаю о том, что я такой. И я увидел, что этот советский проект рухнул, и нового человека создать нельзя, потому что пороки неотделимы от нас. Вот эта тяга к убийству, насилию, жестокости, она нужна, понимаете, она не дает человеку выродиться. Потому что человек очень жесток, я считаю, что это самый жестокий биологический вид на Земле, ни одно животное не убивает, и ни одно растение. Да, там есть борьба за существование, но слон не убивает слона за идею. Понимаете? И змея не будет другую змею убивать. А человек один может уничтожить всех остальных, нажав на кнопку
«Аргументы и факты – Петербург»: - Люди, конечно, меняются, но, как вы говорите, ощущение счастья идет из детства. Если это ощущение счастья идет из детства, значит, есть в человеке что-то, что незыблемое, постоянное.
А.Р.: - Вы знаете, то, что люди добры и то, что они умеют любить, это и делает меня счастливым, но то, что они при этом являются социальными животными, это мне покоя не дает. И я этого принять не могу, потому что меня учили в детстве по-другому. А принять нужно как-то, наверное, хотя бы в первом приближении с этим примириться, с тем, что человек – это не звучит. Вот это не звучит, понимаете? Мы живем с вами в России, а это, как ни крути, интеллектуальная провинция мира, мы должны с этим согласиться. У нас есть великие умы, но мы… Когда у нас был Советский Союз, на нас весь мир смотрел с интересом, мы были, как минимум, любопытны, а когда мы стали капиталистической страной, мы перестали мир интересовать. И вы если поедете в Европу, например, или почитаете философов европейских современных, поговорите с ними, вы поймете, что гуманизм, сам по себе гуманизм, т.е. вера в человека - это не достижение социалистического мира, понимаете, это буржуазная философия. Буржуазия создала для самих себя веру в самих себя, веру в человека, который может сегодня заработать рубль, завтра – три, послезавтра разбогатеть и т.д. В человека, который может детей своих вырастить трудолюбивыми людьми. Это все идет из протестантской этики какой-то, Америка на этом стоит, на вере в то, что я могу через себя переступить, преодолеть, заставить самого себя.
Что такое заставить самого себя? Это насилие применить. На этом построена вся западная цивилизация, на гуманизме, на вере в человека. Сейчас этой веры нет, гуманизм отменен, он сам себя отменил, они ищут сейчас какие-то другие философские системы, они не понимают, как жить дальше. А мы, поскольку для нас капитализм в новинку, то мы сейчас как раз внедряем эту систему, мы пытаемся убедить людей, что ты хорош, ты силен, ты трудолюбив, ты умен, ты должен ходить выбирать, ты должен быть гражданином, ты стань кем-то! Заставь себя кем-то стать, выйди из этого животного состояния, не пей, не кури и т.д. Все эти гуманистические штуки, они Западом преодолены, уже пройдены, потому что это все обанкротилось в один прекрасный момент, и если мы с вами поедем в любую западноевропейскую страну, мы увидим это. Люди там работают по три часа в день, и не сами они, а приезжие из Украины, Молдавии и Румынии, и Албании. А сами они - им ничего не нужно, они там худо-бедно что-то ковыряются, и занимаются своим хобби. У меня такие впечатления о Западной Европе сложились.
Книга должна дымиться
«Аргументы и факты - Петербург»: - Вы общаетесь с писателями?
А.Р.: - С теми людьми, на чьих книгах я вырос, я с ними познакомился, я получил от них оценку, и я счастлив. Я с Лимоновым знаком, и ему нравится то, что я делаю, а больше ничего никогда не скажет, такой человек. Вот вчера я был на вручении премии Аркадия и Бориса Стругацких. Премию я не получил, но знаю, что Борис Натанович прочитал мою книжку, и заметил. Желаю ему здоровья, пользуясь случаем.
Михаил Иосифович Веллера прочитал. Я его уважаю. Я не все у него читал, он много написал, не все мне нравится, но я его уважаю. Он сильный человек, у него есть заряд. Я никогда не ищу эстетики в литературе, я ищу энергию, мне важно, чтобы меня заряжала книга. В первую очередь, мне нужно, чтобы транслировались некие чувства, а уже во вторую очередь мысли.
«Аргументы и факты – Петербург»: - Это мысль у вас под эстетикой понимается?
А.Р.: - Мне неинтересно, когда рассказывают, как красиво вокруг или как здорово жить, или что-то умное начинают мне предлагать, а вот энергия, если она идет через текст, это я очень ценю. Это редкая вещь, и я знаю писателей довольно скверных, стилистов, мало написавших, но, тем не менее, у них очень насыщенный текст энергетически.
«Аргументы и факты – Петербург»: - Вы считаете, что можно написать книгу достаточно коряво, и это не имеет никакого значения?
А.Р.: - Конечно. Для меня – нет. А что, вот «Над пропастью во ржи» хорошо написана, что ли? Она дурно написана. Или «Москва-Петушки»? Это что, шедевр стиля и формы? Вовсе нет, с академической точки зрения эти книги скверно написаны, плохо. Но у них есть заряд, понимаете? Это заряд все искупает…Я вам больше скажу, на любом уровне, если книга дымится, если она горячая, если она страстная, если она транслирует некую эмоцию мощную, она не может быть безупречна в академическом смысле, в смысле стиля. Ну, есть поговорка такая, что прекрасным стилистом только средний писатель бывает.
«Аргументы и факты – Петербург»: - Но у Набокова прекрасный русский язык?
А.Р.: - Вы знаете, такой тяжелый случай, пример, потому что я к Набокову очень долго шел, пытался, открывал его, и тут однажды я к нему пришел, дорос, наверное, и всего его прочитал. И я поздравляю жителей Санкт-Петербурга с тем, что у них теперь есть музей на Большой Морской, и я всех туда приглашаю, потому что мне очень понравилось.
Как только я узнал, что дом его открыт, я побежал. Там ничего нет, там три стула стоит и паркет, оригинальный паркет, по которому ходил Набоков. Но там тот же вид из окна!
А я пошел туда, чтобы запах вдохнуть запах времени. Я не являюсь фанатиком Набокова, но я прочел «Другие берега», где этот дом описан подробно. И цитата из этой книги висела на дверях. Там восстановили, по-моему, всего два зала. Но там тот же самый вид из окна, я за этим сюда к вам приезжаю.
В центре Петербурга нет новодела. Здесь ходишь и смотришь на те же дома, на которые смотрел Достоевский или Белинский. Я живу на Мойке, там в двух домах оттуда квартира Пушкина Александра Сергеевича, можно придти и посмотреть, как он жил. А самое главное, питерская интеллигенция относится к своим вот этим землякам как к людям, которые вчера жили и мимо прошли. Потому что меня недавно вез один товарищ на машине по городу, и он мне показал на балкон и говорит: «Вот его балкон!» Я говорю: «Чей?» - «Ну, вот же балкон Иосифа Бродского». А потом выяснилось в разговоре, что есть какие-то общие знакомые, которые знали родителей Бродского. И получается, что для меня – это «некий памятник бронзовый», а для вас – сосед. И это очень ценно, я вас с этим поздравляю, берегите эту атмосферу, ее надо любой ценой сохранить, не допустить того, что произошло в Москве ни в коем случае. Потому что прогибаться под бабло можно, но до определенного предела.
Все упирается в человеческое достоинство
Я знаю, сейчас идут дискуссии дикие по поводу этого проклятущего небоскреба на Охте. Я против этого небоскреба, сразу скажу, резко против, но поскольку я не являюсь авторитетом в архитектуре или в искусстве, ни экспертом, я не могу на это повлиять. Но этого не должно произойти, понимаете? Пусть его построят где-нибудь там, и вообще, зачем он нужен?
У нас в стране по богадельням каждую зиму горят старики, у нас огромное количество беспризорников, у нас мрут люди от водки, мы вымираем, у нас куча проблем в стране. Нам не нужны сейчас небоскребы, и пыль в глаза пускать нам не надо никому! Если у тебя есть лишние деньги, то ты подумай лучше, куда их деть, на более благое дело.
«Аргументы и факты – Петербург»: - В СМИ очень часто говорят о том, что какой-нибудь популярный, успешный, богатый человек, который работает над собой, купил очередную яхту, или купил себе дом за 3 миллиона. Вам не кажется, что это может раздражать довольно большое количество населения, которое бедствует? С вашей точки зрения, люди взбунтуются?
А.Р.: - Я приведу вам мой пример. Я написал четыре романа о бизнесменах, и они довольно посредственно продались. И я начал выяснять, почему, хотя, казалось бы, тема эта интересна¸ и ниша свободна, почему никто не хочет читать про жизнь бизнесменов, почему? Я начал выяснять, и я понял, что их ненавидят, понимаете? Людям хочется, чтобы их не существовало. А что касается социальной напряженности, это очень просто: революции совершаются в столицах. Если вы накормите столицы и наладите там жизнь, революций не будет. И наши власти это знают - они организовали в нескольких крупных городах более или менее приличную жизнь, а остальные граждане предоставлены сами себе и неинтересны никому. Может быть, с точки зрения властей нас слишком много, потому что для того, чтобы обслуживать несколько десятков скважин нужно несколько тысяч квалифицированных специалистов, а остальные граждане не нужны. А зачем они, если мы сырьевая страна? Зачем они? Стоять возле трубы и наблюдать, как по ней течет газ? Да? Поэтому будет ли бунт, я не знаю. Мне кажется, что нет. Я бы не хотел, чтобы он состоялся, наверное, я бы не хотел. И если он будет, я не пойду камни кидать, потому что любая революция – это, прежде всего, насилие и убийства, в нашей стране этого было много очень.
Я в Чечне проработал почти год в 2000 году, и я видел, как человек из XXI века скатывается в средневековье. Это происходит мгновенно. Люди не то, что дичают, они скатываются. Как-то сразу выскакивает натуральное хозяйство, все тут же вспомнили, как лепешечки печь, как жить без лекарств, без света, без новостей, понимаете? Самое сильное впечатление от Грозного – это информационный голод, который там был. Люди буквально рвали у меня из рук газету, привезенную из Москвы. Там не было никакой информации, телевизоры были украдены в большинстве домов или разбиты, грубо говоря, один телевизор уцелел в одном доме из 10-15. Жители ночью ползли в комендантский час по каким-то канавам, чтобы телек посмотреть. Новости! И они шли, ползли, рискуя жизнью, чтобы узнать, что происходит в стране, в том числе и в Чечне.
«Аргументы и факты – Петербург»: - Человек ко всему может привыкнуть – и к лишениям, и даже к отсутствию информации. С вашей точки зрения, к чему привыкать нельзя?
А.Р.: - К мелким подлостям. Вот я не могу к мелким пакостям привыкнуть. К большим – могу. Большую подлость уважаешь хотя бы за то, что она - большая. Ей можно восхищаться, а к мелким пакостям нельзя привыкать, бытовым, знаете? Ко многому нельзя привыкать. Надо себя беречь и уважать, и нельзя привыкать к тому, чтобы тебя не уважали, надо себе не позволять не уважать других. Все в конечном итоге упирается в культуру, в достоинство человеческое. И никому нельзя позволять это достоинство пытаться унизить, кто бы ни был.
Смотрите также:
- «Я наемник, а не ассенизатор». Александр Невзоров о свободе и бедах России →
- «Ни с кем в поддавки не играю». Владимир Соловьев о власти и новой книге →
- Евгений Гришковец: «Мне стыдно каждый день» →