Семейная история о революции: как пережить эпоху «слома»

Рассказы предка всколыхнули интерес   

- Алла, период, который вы описываете в своей книге «Черный гардемарин: судьба и время»  – страшные дни Октябрьского переворота и последовавшей за ним Гражданской войны,  - кажется, досконально изучен в русской литературе и публицистике. Почему вы обратились к этому времени? Что, на ваш взгляд, еще не сказано про него?  

- Для меня это была не какая-то отстраненная тема, а моя семейная история, до которой у меня никогда не доходили руки, но рассказать хотелось. И когда наступила пауза в жизни, я нашла мемуары одного из своих предков – Павла Васильевича Репина, брата моего прадеда. Мне кажется, прежде во всех петербургских семьях обязательно был некий легендарный родственник – путешественник, моряк, ученый, - который куда-то ездил, периодически появлялся, рассказывал разные интересные истории. Для нас таким родственником был как раз Павел Васильевич.

Он жил в Чехословакии – оказался там в эмиграции после революции и долгих странствий. Он  приезжал к нам и рассказывал о каких-то невероятных путешествиях, приключениях. Но особенно интересно было то, что он рассказывал о революции. Он очень смеялся над тем, как здесь, в Советском Союзе, подают этот период. Приехав в Союз накануне 50-летия Октября, и наслушавшись официальной пропаганды, сказал: «Что вам здесь городят! Все было совсем не так. Вообще никакой революции не было». И с его подачи действительно не было. Мне, конечно, как-то хотелось это рассказать. Так и появился роман.

- Главным героем романа стал молодой гардемарин Павел Репин. В основу повествования легли его мемуары. Расскажите, где вы их нашли и как с ними работали.

- Павел Васильевич Репин родился в 1898 году. Учился в Первом кадетском корпусе, где, ни много ни мало, был одноклассником цесаревича Алексея, наследника престола. Потом он поступил в Морской корпус, хотя его отец, подполковник в отставке по Адмиралтейству, мой прапрадед, его от этого отговаривал: де, во флоте слишком много подчинения, не потянешь. Октябрьский переворот Павел застал, будучи кадетом этого военного учебного заведения. Потом был на Мурмане, пытался участвовать в интервенции со стороны англичан, потом - в белогвардейских заговорах в Тверской области, затем вместе с Врангелем отступал в 20-м году из Крыма. Сначала с русской эскадрой оказался в Константинополе, потом в тунисской Бизерте, откуда и попал в Чехословакию. Все эти жизненные перипетии отразилось в его дневниках, которые он вел по долгу службы. 

В 35-м году Репин передал все бумаги в Пражский заграничный исторический архив русской эмиграции, в котором планировалось собрать все документы огромного рассеянного количества людей – ведь миллионы тогда уехали. После войны, когда Чехословакия попала в зону советского влияния, этот архив девятью вагонами был вывезен в Москву и поступил в Главное Архивное Управление НКВД СССР. Его, разумеется, засекретили, потому что это был бесподобный объем информации об эмиграции. Когда Павел Васильевич приезжал в 60-х годах сюда и пытался найти какие-то подходы к архиву, это было абсолютно бесполезно. Он умер, так и не дождавшись, пока документы рассекретят. Сейчас Пражский архив часть ГАРФа – Государственного архива Российской Федерации, в котором я и выкупила микрофильм с копиями документов Павла Репина.

Разбирать рукописи было очень сложно: где-то записи почти стерты, где-то документ нечитаем, да еще старая орфография. Иногда я даже не понимала, что за материал передо мной. Но меня утешило, что почерк у нас с ним похож, какие-то словечки общие есть. Постепенно  мы с этим Павлом так подружились, что когда я закончила писать книгу, мне стало скучно без него (смеется). Такой милый молодой человек.

   

   

 

Спасение – в неприхотливости и порядочности

- Алла, глубокое погружение в тему изменило ваше мнение об описываемой  эпохе? Ведь она была очень неоднозначной.

- Конечно. Произошла интересная вещь: когда я стала все это читать, изучать, то поняла, что не так отдалено это время. Более того, наши эпохи очень похожи. До революции люди жили относительно благополучно, казалось, жизнь будет продолжаться так, как есть…  Потом произошел переворот и целое сословие оказалось выкинутым из страны и жизни.  Наверное, и сейчас масса людей себя тоже так ощущает.        

- А для себя лично вы вынесли из описанной вами истории какой-то урок?

- Эта книга, несмотря ни на что, заряжает оптимизмом, ведь люди выходили  из самых тяжелых ситуаций. Например, в тяжелейшей странице моей истории, когда русская эскадра стояла в Бизерте после исхода из России: половина народа спилась до чертиков, на  эскадре была эпидемия чумы, эпидемия самоубийств. Мой герой тоже в общем-то чуть на дно не упал. Причем он очень искренне описывает то, что с ним происходило: пьянство, посещение желтых кварталов и то, как он выкарабкивался из этого. Люди умудрялись  выходить из, казалось бы, немыслимых ситуаций. Отсюда и мораль: нужно быть неприхотливым, ничего бесчестного в жизни не делать.                        

- Кстати, а отклики от читателей романа «Черный гардемарин: судьба и время» поступают?

- В Интернете прочитала отклик одного любителя истории флота. Он пишет: «Интересно, но меня все время раздражало, что между мной, читателем, и героем вклинилась какая-то дамочка, да еще решила на этом деньжат заработать! Хочу читать мемуары Павла Репина в чистом виде!». Мне трудно было объяснить, что те мемуары, которые написал Павел Васильевич – это долгое и, наверное, скучноватое повествование со множеством имен и деталей. Там не выдерживается интрига, нет сюжета. Поэтому записки предка стали лишь канвой повествования, которое я дополняла собственными сюжетными линиями, обнаруженными мною архивными материалами; очень помогла пресса того времени. Непростая это задача – о сложных вещах рассказать легко.

- Еще одним испытанием для вашей семьи стала Великая Отечественная война и блокада. Как пережили ваши предки эти испытания?

- У моей бабушки по папе было трое маленьких сыновей, она как-то умудрилась сделать так, чтобы они выжили. Один из них, Анатолий Репин, входит в энциклопедии космонавтики: он был известнейшим специалистом по общим проблемам в области теплофизики, гидроаэродинамики и газовой динамики. По маминой линии - ее отец был в числе тех, кто устанавливал Советскую власть в Эстонии. И когда фашисты начали наступать, бабушка с трехлетней дочерью, моей мамой, успели вернуться сюда, в Ленинград, а дедушка пропал без вести в августе 1941 года, при известном Таллиннском переходе основной части кораблей Балтийского флота в Кронштадт и Ленинград. Это было самое трагическое событие в истории Балтфлота: из 100 военных кораблей и 67 транспортов с войсками погибли 15 кораблей и 31 транспорт, и более 15 тысяч человек из переходивших 20 тысяч!

Мама с бабушкой жили на Васильевском острове, им очень помогали друзья погибшего отца. Бабушка работала в госпитале, маму водила в детский садик. Когда начались бомбежки, клала ее на тротуар и закрывала своим телом, чтобы  снаряд попал не в ребенка… Когда бабушка уходила вечером в госпиталь, то давала маме сосать кристалл соли, чтобы та не плакала – она все время голодная была. Потом, уже после самой тяжелой первой блокадной зимы, они оказались в эвакуации в Казахстане, бабушка работала медсестрой в лагере, где сидели осужденные по сфабрикованному в начале 30-х годов делу «Промпартии». Ей было немногим за тридцать, и там у нее случился бурный роман с одним деятелем этой партии. Он за нею невероятно долго ухаживал, даже когда его реабилитировали и разрешили вернуться в Ленинград. Я и то его хорошо помню: бабушка брала меня с собою на свидания и мы катались по городу на большой черной «волге», ужасно веселый был дядька. Но замуж бабушка так и не вышла – хранила верность погибшему мужу. Вот такие тогда были характеры.

Конечно, все родственники много рассказывали о войне. А мы, конечно, их мало слушали. Надо было  записывать самое ценное. А теперь – некого расспросить, некому рассказать… Это мало кого интересует.

«Блокадная тайна открылась мне случайно»

- Ваш герой, Павел Васильевич, во время войны жил за границей. Как эмигранты относились к происходящему в Советской России? Не секрет, что многие поддерживали фашистов и видели в них освободителей от «большевистской заразы». 

- Мне всегда задают вопрос: а чем занимался мой герой во время войны? Не знаю, не могу ответить. Но Чехословакия была советской зоной, и если бы он делал что-то не то, то был бы интернирован. А он остался цел. Значит, я думаю, он ни с кем не сотрудничал. Тот факт, что он всю жизнь потом ухаживал за кладбищем советских воинов в городе Зволене, где жил, говорит о том, что он не был на стороне фашистов.

- Вы упомянули, что он  приезжал потом в Советский Союз.

- Да, как только появилась такая возможность – в хрущевскую оттепель, – он приезжал как турист. До этого и речи не было о возвращении.

- Что говорил о том, как изменилась страна?

- Я знаю, что дядюшка ездил в деревню, в которой жил до революции – в Тверскую область, на Селигер. Конечно, был очень расстроен тем, что там увидел. Но вообще-то он был веселым человеком. Когда я просила маму  вспомнить его (мне-то было всего три-четыре года), она говорила: он воспринимал все как данность. Я не думаю, что нашу общую ленинградскую бедность он воспринимал трагически, поскольку сам всю жизнь был в очень скромных, стесненных обстоятельствах. Поэтому вряд ли его смущали наши коммунальные квартиры и прочие особенности быта. Хотя, естественно, страна настолько отставала от других, что там говорить… 

- Ваша основная профессия – журналистика, и я знаю, что, занимаясь ею, вы тоже обращались к историческим темам. Но, в отличие от писательского, журналистский труд подразумевает действенность публикаций.  Были ли случаи, когда статьи приносили конкретный результат?

- Есть одна история, связанная как раз с блокадой. Наверное, все петербуржцы знают, что в парке Победы стоит памятник-ротонда на месте кирпичного завода, который работал во время войны блокадным крематорием. Так получилось, что эту историю я раскрыла первая. До этого она была засекречена: кто надо, о ней знал, но никогда эта тема в прессе не фигурировала. Я чисто случайно услышала об этом в конце 80-х, нашла очевидцев, работников завода. Записала их рассказы и опубликовала в «Смене» на целую полосу. Материал назывался «Пепел, который не стучит в наши сердца». Конечно, люди были потрясены, многие даже не верили, ведь цифры блокады сразу увеличились на 600 тысяч жертв. Потом на месте крематория появился памятный знак. Вот так история напоминает о себе и в нашей жизни.