«Постылое и тягостное дело». Как педагогическая работа мешала Анненскому

День рождения Иннокентия Анненского совпадает с Днем знаний, хотя начало учебного года 1 сентября стали официально отмечать в России только с 1984 года. Между тем, судьба легендарного поэта Серебряного века тесно связана с педагогикой: он был преподавателем и директором трех учебных заведений, последним из которых стала Царскосельская гимназия.

В день рождения Иннокентия Анненского SPB.AIF.RU рассказывает, как нелюбимая работа сыграла с поэтом злую шутку.

Флегматичный директор

Царскосельская императорская Николаевская гимназия была учреждена в 1870 году, через 23 года после того, как Царскосельский лицей (тот самый, где учился Пушкин) перевели в Петербург.

Анненский стал третьим из восьми директоров в истории этого образовательного заведения. К тому моменту, как он в 1896 году в возрасте 41 года занял этот пост, за плечами у него была уже солидная педагогическая карьера. Окончив историко-филологический факультет Петербургского университета, он преподавал древние языки и русскую словесность в гимназии Гуревича, три года руководил гимназией «Коллегия Павла Галагана» в Киеве, еще три года возглавлял 8-ю Санкт-Петербургскую гимназию, откуда и был назначен в Царское Село.

Образ флегматичного поэта сильно отличался от того, каким представляют руководителя серьезного учебного заведения. И это немало раздражало различных инспекторов и прочих чиновников от просвещения.

«Туго накрахмален высокий воротник, подпирающий подбородок и замкнутый широким галстуком старинного покроя. А там, за этой маскою, — ирония, печаль и смятение; там — пафос античной трагедии уживается с русскою тоскою, французские модернисты — с Достоевским, греческие «придыхательные» со смоленской частушкой, - писал об Анненском искусствовед Эрих Голлербах в книге «Из загадок прошлого. Иннокентий Анненский и Царское Село». - Он правил своей гимназией приблизительно так, как Эпикур выращивал свой сад, — но без свободы Эпикура. Когда потухал свет во всех окнах, его окна во втором этаже на Малой еще светились желтым сиянием: там, в кабинете директора, изысканные ямбы слагались в тончайшие узоры, и светлел над шкафом профиль Еврипида, внимавшего чуждой ему речи, вновь повторяющей слова его героев».

Поэзия для избранных

Как бы странно это сегодня ни звучало, но для обывателей-современников Анненский был в большей степени преподавателем, чем поэтом. Об этом очень красноречиво говорит статья из отчета Николаевской гимназии за 1911 за авторством письмоводителя гимназии: «Не чужд был И. Ф. и чистой лирики: много занимаясь, в особенности последние годы, вопросами искусства, он выпустил два сборника стихов и ряд переводов западно-европейских поэтов». Одна строчка, в которой уместилось все, что знали о его творчестве коллеги.

Между тем, к 1911 году он уже выпустил сборники «Тихие песни», «Книга отражений», «Вторая книга отражений» и «Кипарисовый ларец», о котором Ахматова писала в своей автобиографии: «Когда мне показали корректуру «Кипарисового ларца» Иннокентия Анненского, я была поражена и читала ее, забыв все на свете».

Приходится признать, что «живой легендой» Анненский был лишь для узкого круга ценителей. Кроме того, публиковаться он начал довольно поздно, выпустив первую книгу стихов в 49 лет.

Сам же он к поэзии относился с трепетом и благоговением, о чем говорит хотя бы эпизод с Николаем Гумилевым, который учился в гимназии под началом Анненского. Учился будущий акмеист из рук вон плохо и даже однажды пытался устроить дуэль на гимназических рапирах, но директор на обсуждении его отчисления выдвинул главный для себя аргумент: «Да, да, господа! Но ведь он пишет стихи!»

Неугоден начальству

В среде гимназистов и коллег Анненский пользовался безусловным авторитетом. Как вспоминал его сын Валентин Кривич, поэт был также на хорошем счету в министерстве образование и учебном округе. Его работа текла тихо и гладко, в гимназии царила гармония. Так продолжалось несколько лет, пошли разговоры о назначении Анненского на высокую должность.

«Но российская погода была неустойчива. Атмосфера начинает сгущаться во всех ведомствах, а уж в просветительном она становится понемногу удушливой. На смену Делянову приходит бравый генерал Глазов, потом престарелый Ванновский... Циркуляры строго охранительного характера «держи и не пущай» мелькают, как листопад... – пишет Кривич в воспоминаниях об отце. - При одном министре выходит циркуляр о «кухаркиных детях», которым-де не место в средней школе, при другом сейчас же начальникам средних школ вменяется в обязанность «сердечное попечение» в отношении вверенных детей... К делам школы пристально и уловительно присматриваются глаза надлежащих органов Министерства внутренних дел. А вокруг сначала погромыхивают, а потом и гремят громы первой революции. Волнуются, конечно, и школы. <…> Ученики выбрасываются из средней школы пачками. В 1906 году отец покинул гимназию, будучи назначен окружным инспектором».

Чрезмерная мягкость, либеральность и сосредоточенность на образовательном процессе вкупе с отвлеченностью от политики сослужили Анненскому плохую службу – после увольнения он проработал обычным окружным инспектором еще три года, вышел в отставку и в декабре 1909 года умер от инфаркта, поднимаясь по лестнице Царскоскельского вокзала.

При этом службу в гимназии сам Иннокентий Федорович считал «постылым и тягостным делом». В письме родственнице в 1901 году он признавался: «Завтра опять - гимназия, и постылое и тягостное дело, которому я себя закрепостил. Не хочу Вас разжалобливать изображением разных моих злоключений, хотя очень ценю то теплое участие, которое всегда встречал в Ваших словах, письмах и глазах. Не знаю, долго ли мне придется быть директором гимназии, т. к. за последнее время мои отношения со всем моим начальством стали очень деликатными. Клею, насколько могу, коробку моей служебной карьеры, но я не отличаюсь "умными руками", и дело валится у меня из рук. Как назло, если бы Вы только знали, как у меня работает теперь голова; сколько я пишу, перевожу, творю malgre tout («несмотря ни на что)».