Елена Данилевич, SPB.AIF.RU:– Эдита Станиславовна, свой день рождения вы уже много лет подряд встречаете на сцене, вместе со зрителями. Вот и 31 июля в БКЗ «Октябрьский» пройдет ваш большой концерт с программой «Помню только хорошее». А что прежде всего вспоминается в такой день?
Эдита Пьеха: – Вспоминаю свое детство, которое прошло в Польше и Франции. Если бы можно было обратиться к высшим силам, попросила, чтобы мои родные были со мной. К сожалению, уже никого нет. Мама, которую я очень любила, умерла в 66. Моему родному брату, который на десять лет старше, чтобы помогать семье, пришлось почти подростком работать на шахте. Он провел под землей три года, заболел туберкулезом и ушел совсем молодым, в 17 лет. Правда, моя бабушка прожила более 90, на нее и стараюсь равняться.
Поехала за судьбой
– В Ленинград вы приехали почти 62 года назад и не раз утверждали, что у вас с городом – роман. За столько лет чувства не ослабели?
– Родной для себя город люблю настолько, что даже не заметила, как прошло столько лет. «Санкт-Петербург – ты любовь моя, жизнь и судьба» – это не просто слова из песни. Когда получила направление на учебу в СССР и впервые сюда приехала, долго не могла поверить, что вытянула счастливый билет. Помню, как мама, провожая меня на вокзале, все повторяла: «Ты не вернешься, останешься там навсегда». Она сердцем чувствовала, что я поехала за судьбой.
Родной для себя город люблю настолько, что даже не заметила, как прошло столько лет.
– Уже первая песня «Красный автобус», которую вы исполнили в новогоднюю ночь 1955-го, сделала вас известной на всю страну. Но откуда этот стиль, органичность – вы же до этого никогда не выступали.
– В юности я много слушала польских, французских исполнителей, хотела быть на них похожими. Также у мамы был хороший голос, она даже пела в хоре костела. Знаете, иногда простые люди поют лучше, чем известные артисты. Сказались, наверное, и природные качества, которыми меня одарили природа и Бог. Потом появилась профессиональная школа – это одно из главных богатств, которым обладаю. Ведь я не умею никому подражать. Сан Саныч (Александр Броневицкий, первый муж певицы – ред.) даже как-то сказал: «Делай, что умеешь. Это твое. Возражать не буду». Так что дрессировке не подлежу. Я такая, как есть. Меня не переделать.
«В филармонию – в шортах?»
– В советское время вы были иконой стиля. Вот и недавно событием стала выставка ваших концертных костюмов в Шереметьевском дворце. Как думаете, почему сегодня по сцене ходят едва не в трусах и лифчиках?
– Это отражение того, что происходит вокруг. В филармонии, театре сейчас можно запросто встретить зрителей в джинсах и шортах. Мол, в чем хожу на пляж – в том пойду на спектакль или балет. Измельчала требовательность к себе. В тот свой первый концерт на сцене Ленинградской консерватории я тоже вышла в вязаном свитере и лыжных ботинках, которые купила на стипендию. Во-первых, считала, что они самые элегантные, а во-вторых, никакой выходной одежды у меня просто не было. О туалетах, роскошных платьях даже не мечтала. Правда, быстро поняла, что с моим нарядом что-то не так. В зале воцарилась тишина. Там сидели мужчины в хороших костюмах, университетские профессора, их жены в бархате. И я – в лыжных ботинках. Но когда спела, на мой «наряд» уже никто внимания не обращал. Все искренне аплодировали, для меня это было самое главное.
Сегодня же есть возможность подобрать одежду даже при скромном достатке, но люди себя этим не утруждают. Так проще, подумаешь, в джинсах. Не соглашусь, что о вкусах не спорят. Надо спорить и знать, где и в чем можно появиться. Эта уравниловка и демократия идет к нам из Америки, Запада. Там считается, что никто не должен выделяться, все – по евростандарту. Это переходит на культуру, отношения между людьми. Мне такой подход не нравится.
Сегодня же есть возможность подобрать одежду даже при скромном достатке, но люди себя этим не утруждают.
– Вы ведь в конце войны, в 1945-м, видели американцев, которые были нашими союзниками. Какое впечатление они произвели?
– Тогда Франция была оккупирована немецкими войсками. Фашисты под натиском Советской армии и «второго фронта» бежали, и пришли американцы. Приехали на «Виллисах», челюсти работают, не останавливаясь, – резинку жуют и тут же сплевывают. Мне тогда было всего восемь лет, но антипатия к этим хозяевам не своей страны осталась навсегда. Затем, когда стала известной, гастролировала в Америке пять раз. И хотя меня прекрасно принимали, чувствовала я себя там плохо. У них через слово – «бизнес», «деньги». Мне это чуждо.
«За деньгами бегать не умею»
– Тем не менее вы не раз повторяли, что с уважением относитесь к людям, которые умеют «делать деньги», хотя сами капиталов не нажили.
– За деньгами бегать не умею. Очевидно, кто из какой среды вышел, тот так и живет. Я родилась в шахтерской семье, жили всегда скромно. Поэтому никаких планов стать богатой не вынашивала. Всегда получала только то, что положено по закону. Сначала ставка была 5, потом 9,13, наконец, 38 рублей за сольный концерт. В перестройку – 1000 руб. и больше. Хотя многие и в советское время получали в конвертах. Так и говорили: «Не дадите, не выйду на сцену». Я даже не понимала, о чем речь. Сан Саныч тоже однажды предупредил весь наш ансамбль: «Если хотя бы рубль в конверте возьмете, вместе работать не станем». А я и не собиралась, да мне никто и не предлагал. Я была артисткой для простых людей, а не публики, заседающей за пышными столами корпоративов и «заказывающей» звезд. Четыре раза объездила нашу страну вдоль и поперек, от Калининграда до Дальнего Востока. И всегда мои главные слушатели – обычные зрители, такие же рабочие лошадки, как я.
– Но на корпоративах все-таки не раз выступали…
– Выступала, но я не гожусь для развлечений. Вечеринка под звяканье вилок-ложек и концерт – разные жанры. Кроме того, у меня к этому свое отношение. Однажды пригласили на открытие ресторана в Америке. Вышла, смотрю, все едят, разговаривают. Я остановилась и говорю: «Давайте так: меня пригласили спеть, а вы пришли поесть. Поэтому вы сначала спокойно поужинаете, а я потом выйду. Будем по очереди, чтобы не расстраивать друг друга». В зале согласились, многие зааплодировали. С тех пор, если идет застолье, прошу на время отставить тарелки.
Внук идет своей дорогой
– У вас хорошая, дружная семья. Во всем помогает дочь Илона, радуют внуки Эрика и Стас, который тоже поет. Даете ему советы?
– Он идет своей дорогой. Слава Богу, он у нас не развратник, воспитанный мальчик. И на сцене такой… джентльменчик. Поет хорошие песни на хорошие стихи. У него есть своя аудитория, молодежь, которая его понимает и принимает. Ведь во все времена были разные исполнители и разные потребности. Одни ходили в кабаки, другие – в оперу и на концерты серьезной музыки. Так и должно быть, «зажимать» ничего не надо. Счастлива, что у меня тоже есть свои преданные зрители во всех уголках России, которые всегда поддержат.
– Сегодня часто говорят, что для популярности нужна «раскрутка», «пиар», немалые вложения. А кто из вас сделал артистку?
– Что касается средств, на имидж не потратила ни рубля. Всегда была сама собой. Я не приучена холить себя, показывать. Зачем? Моя публика видит меня на сцене. А вот предугадал, разглядел во мне артистку, конечно, Броневицкий. Лепил образ, воспитывал, часто очень жестко. Я даже не раз плакала. Он требовал, например, чтобы красиво ходила, держала спину. А я стеснялась своего роста 173 см, сутулилась. Тогда со мной попросили поработать артистов балета Аллу Ким и Шалву Лаури. В комиссионном магазине они мне купили туфли на каблуке. Представляете мое горе? Как это я – на каблуках? Тут же взяла инструмент и спилила «шпильки» наполовину. Но тренироваться все равно пришлось, потом даже понравилось.
Учила меня правильно ходить и знаменитая балерина Мариинского театра Нинель Кургапкина. Говорила: «Идешь, как будто на лыжах. Ногу выбрасываешь – и скользишь. Ни в коем случае не наклоняешься. Только прямо». До сих пор мысленно делаю эти уроки. Жизнь приучила меня ценить хорошее в большом и малом, так что благодарна и своим учителям, и всем людям, которые меня окружают.