Большинство героинь в русской литературе объединяет красота и «тяжелая судьба». Почему женщины у классиков всегда несчастны? Чем могут быть опасны диснеевские принцессы? И нужны ли нам в речи феминитивы, - рассказал Валерий Ефремов, специалист в области гендерной лингвистики, доктор филологических наук, профессор кафедры русского языка РГПУ им. А. И. Герцена.
Очищение через сострадание
Ольга Сальникова, SPB.AIF.RU: Валерий Анатольевич, действительно, почему у нас в литературе фактически нет счастливых героинь?
Валерий Ефремов: А много ли у нас книг про счастливых мужчин? Литература ведь в первую очередь и призвана описывать тяжесть страданий, непростые судьбы. Именно через сострадание происходит нравственное очищение читателя, катарсис, о котором говорил еще Аристотель. Поэтому литературные персонажи всегда мучаются, заняты поиском смысла жизни и своего места в мире. Безусловно, тяжелая судьба героинь XVIII-XIX веков связана и с объективными факторами: зависимостью от происхождения, семейного положения, невозможностью получить достойное образование и проч. Яркий пример того времени – «Бедная Лиза» Николая Карамзина, написанная в 1792 году и сыгравшая значительную роль в русской литературе. Несчастная, обманутая молодым человеком девушка бросается в пруд, и такая женская судьба будет идти чередой как в обычной жизни, так и в литературе – у Островского, Тургенева, Толстого, Куприна и др. Однако с изменением положения женщины в обществе эволюционируют и литературные типажи. Уже с середины XIX века женщины все основательнее входят в литературу как люди, которые сами прокладывают себе путь в жизни и при этом приносят социальную пользу обществу. Так появляется новый образ – Вера Павловна из романа Чернышевского «Что делать?» (1863 год).
- Сегодня бы ее назвали феминисткой…
- Действительно, «Что делать?» часто называют первым феминистским романом в России. Интересно, что вымышленный образ Веры Павловны стал примером для реальных людей, как почти веком раньше несчастная Лиза. С 60-х годов XIX в. женщины стали открывать трудовые ассоциации и коммуны, швейные мастерские, приглашая туда в том числе и освобожденных после крепостного права крестьянок.
В начале ХХ века эволюция женских образов продолжается. Новое государство выращивает homo soveticus, объявляя, что женщины и мужчины равны – к слову, делая это гораздо раньше большинства европейских стран. Появляются новые типы героинь – идеологически подкованные. Например, Любовь Яровая из одноименной пьесы К. А. Тренева (1926) - молодая учительница, симпатизирующая революции и порвавшая с мужем-белогвардейцем, ради будущего. Раньше такого представить было невозможно! В послевоенное время происходят интересные изменения и в «деревенской прозе». Если у Некрасова крестьянка – это крепостная, полностью пораженная в социальных правах мать большого семейства, то у Распутина в «Прощании с Матерой» Дарья Пинигина – уже мудрая, решительная, способная противостоять власти старуха.
Вообще образ сильной, независимой женщины становится очень популярным в конце ХХ веке. Не зря фильм «Москва слезам не верит» в 1981 году получил Оскара – Западу история о женщине, сделавшей себя саму, была также очень близка. А вот назвать типичного женского персонажа в сегодняшней литературе пока сложно – он еще формируется. Возможно, это будет деловая женщина, чайлд- фри или что-то совсем другое, полумистическое, как москвичка Саша Орлова из последнего романа Пелевина «Непобедимое солнце».
Абьюзинг Достоевского
- Часто ли за литературными образами стояли конкретные женщины?
- Всемирно известный литературовед Юрий Лотман настаивал на том, что читателям не стоит связывать героев с реальными лицами. Тем более, что они могли иметь несколько прообразов. Как, например Анна Каренина. Считается, что ее внешность Толстой списывал с дочки Пушкина Марии Александровны, а вот жизненный финал позаимствовал у Анны Пироговой, которая была экономкой у соседей и бросилась под поезд из-за несчастной любви. Если мы говорим о поэзии, то может быть важным, кому она посвящена. Но и здесь бывают сюрпризы. Так, Николай Гумилев мог посвятить одно стихотворение разным дамам, что вызывало немало обид.
Кстати, гении умели надевать языковые маски. Так мой любимый рассказ Бунина «Холодная осень» написан от лица женщины. Закончив его, писатель отметил, что больше никогда не возьмется за подобные эксперименты, так как они ему стоили крови и седин. А когда Флобер работал над финальной сценой «Мадам Бовари», где она умирает от крысиного яда, его несколько раз тошнило и даже вырвало. Вот настолько он вжился в женский образ!
- Сегодня образы женщин в литературе и кинематографе значительно пересматриваются. И даже Дисней обвиняют в том, что их принцессы навязывают девочкам стереотипное поведение. Так ли это?
- Недавно одна из моих знакомых прочитала впервые «Униженных и оскорбленных» и пришла в ужас. «Это же шейминг, абьюзинг и объективация» - утверждает она. И действительно, если мы посмотрим на тексты Достоевского с точки зрения новой этики, «поколения снежинок» (рожденные после 1989 года в благополучных условиях – ред.) - они чудовищны. Наверное, так же, как для многих американцев образ Мамушки из оскароносного фильма «Унесенные ветром». Хотя темнокожая нянечка там бесконечно добра и мила, сегодня ее сочли чрезмерно карикатурной. И известная платформа НВО на время убрала фильм из своего каталога. Думаю, что такие культурные ревизии будут продолжаться, но страшно, если они закончатся уничтожением «неудобной» для кого-то литературы и искусства. Все же тексты прошлых веков нужно читать с определенной оптикой, по возможности изучая исторические обстоятельства, а не огульно осуждая героев со своей колокольни.
Феминитивы из Евангелия
- Сейчас в обществе идет жаркий спор – нужны ли нам в речи феминитивы: блогерки, авторки, архитекторки. Не так давно одно из изданий двух женщин - лауреатов Нобелевской премии по химии записало в мужчины. Феминистки считают, что если бы использовался феминитив «лауреатка», ошибки бы не произошло…
- Если посмотреть на первые переводы библейских текстов (а с этого и начался письменный славянский язык), то уже там будут слова «блудница», «царица» и проч., то есть феминитивы – явление отнюдь не новое. Споры по этому поводу тоже уже случались. Стоит вспомнить Анну Ахматову и Марину Цветаеву, которые настаивали на том, что они именно поэты, а не поэтессы. Но в таком большом количестве и за столь короткий срок, как сегодня, феминитивы в русском языке не появлялись никогда. Связано это с феминизмом, сторонницы\ки которого требуют, чтобы у каждого наименования профессии был женский аналог.
По другую сторону лингвистических баррикад стоят носители языка, считающие такие изменения чрезмерными. Более того, многие люди воспринимают как уничижительные уже существующие феминитивы «кассирша», «кондукторша», «парикмахерша». Вряд ли вы их часто слышите из уст петербуржцев. Безусловно, какие-то слова приживутся и прочно войдут в обиход. Как это уже произошло в США, Германии, Франции, ведущих борьбу за феминитивы с 60-х годов прошлого века. У меня есть британский словарь 1980 года, где рекомендуется отказаться от слова policeman (полицейский -анг.) из-за основы man (мужчина и человек – англ.). И действительно сейчас стражей порядка в Северной Америке принято называть нейтральным police officer (должностное лицо). Я считаю, что если человеку важно упомянуть, что преступника скрутила именно женщина, то так можно сделать. Но спешить «перекраивать» всю систему русского языка с учетом гендера, возможно, не стоит.
Леонид Юзефович: «Нет настоящего, которое существует отдельно от прошлого» 
Новые романы и осознание себя. Писатель Водолазкин о «побочном плюсе» COVID 
Роман за 26 дней. Пять фактов о произведении Федора Достоевского «Игрок» 
«Адские сети, адские козни». Почему Пушкина травили и не понимали