Хотя до полярного лета еще очень далеко (оно и у нас-то в дальней проекции), но напоминания о нем мы получили уже дважды. Первое напоминание - окончание сезона для дрейфующей полярной станции "СП-32".
Боже, храни полярников...
Окончилось оно слегка не так, как планировалось заранее. Можно сказать, скомкали торжественное отбытие. Льдине надоело носить на себе поселок вечно суетящихся людей, которые каждый день развивали бурную деятельность. И не дождавшись всего дней десяти до урочного часа (ледокол был заказан на третью неделю марта), льдина решила самостоятельно освободиться от надоедливых царей природы. 3 марта она начала раскалываться. Люди заметались, спасая свое добро, но трещины неумолимо ползли в разные стороны, поэтому добро затонуло. К счастью, человеческих жертв не было.
Экспедиция по спасению станции получила широкую огласку, обыватели прильнули к телевизорам и тревожно внимали новостям: это, конечно, уже не теракт и еще не выборы президента, но внимание приковывает. Вертолеты летят, генералы командуют, льды трещат - словом, есть на что поглядеть, есть что за ужином обсудить.
Сами полярники неоднозначно отнеслись к тому шуму, который был поднят вокруг них. Директор Музея Арктики и Антарктики Виктор Боярский, для которого Северный полюс - почти дом родной, недоумевает:
- Когда дюжина полярников сидела на льдине 11 месяцев, никто о них словом не обмолвился. Их ежедневный подвиг в экстремальных условиях оставался незаметным. А как только началось обычное торошение, когда льдина начала раскалываться, тут все сбежались и стали поднимать шум. Это если простого гражданина посадить на льдину, даже очень крепкую, он через полчаса маму звать начнет. А здесь люди подготовленные, знающие, что делать в таких ситуациях. И ситуация никакая не экстремальная - она штатная, и не то чтобы запланирована, но просчитана, каждое действие в такой ситуации заранее известно. Полярники делали свою работу. Вокруг чего панику-то поднимать?
Тундра хочет жить
Второе напоминание о полярном лете куда более приятное. В Музее Арктики и Антарктики открылась выставка, посвященная самому крупному российскому (да и евразийскому) заповеднику - "Большой Арктический", созданному в 1993 году на Таймыре. Его общая площадь 4169222 гектара. Сплошное белое безмолвие, скажете вы, и будете правы только отчасти. Летом - пусть всего месяц, но это тоже лето, - заповедник наполнен жизнью. Все живое торопится расцвести, размножиться, нагулять жир, поэтому тундра, особенно ее прибрежная часть, гудит гнездовьями птиц, стадами северных оленей и стайками леммингов, прорастает густой травой и яркими цветами.
И всю эту красоту нужно охранять - именно здесь остались уникальные арктические экосистемы, которые могут погибнуть от антропогенного воздействия. Какое тут может быть воздействие? "Сейчас стало потише, - говорит директор заповедника Валерий Чупров. - А вот когда геологи исследовали тундру, то попутно убивали белых медведей и диких северных оленей. Если не они - то их вертолетчики. И животных становилось все меньше. Вот на острове Сибирякова живет 300 низкорослых северных оленей - это такая местная форма. И пока не стали их охранять, их количество все уменьшалось. Да и обыкновенных оленей становилось меньше. А когда-то, как гласят местные предания, целые стада оленей кочевали по тундре, причем это радовало только охотников - оленеводы были страшно недовольны тем, что дикие олени сманивают домашних самок к себе в стадо.
Без шаманов
Но геологи ушли, а Норильск, пережив спад своего развития, снова грозится вывести свои предприятия на полную мощность. Это, конечно, деньги для его жителей и огромные деньги - для хозяев предприятий, а вот для окружающей среды - смерть. С экологией в самом городе плохо. Но ядовитые стоки и выбросы Норильска отправляются дальше, в речки, а оттуда - в море. Как говорит заместитель директора по научной работе "Большого Арктического" Инга Чупрова, отравление норильскими предприятиями дикой тундры очевидно даже для непосвященных: рыба дохнет или перестает заходить в эти речки, птицы не устраивают гнездовья, звери обходят отравленные места стороной. Раньше у берегов Таймыра было множество моржей. Теперь моржи стараются избегать этого побережья. Поэтому моржовый клык, бывший когда-то излюбленным материалом для национального промысла - резьбы по кости, - становится редкостью. Резчики переходят на... мамонта. Если так дело пойдет дальше, то добыть ископаемого мамонта станет легче, чем современного моржа.
В остальном же Таймыру без человека сильно полегчало. Да, многие поселки, созданные в советское время для освоения этой территории, приказали долго жить. Люди, не родившиеся на Севере, вернулись домой - здесь жить все-таки очень сложно. Местные жители большей частью спились - известно, что в организме народов Крайнего Севера отсутствует фермент, перерабатывающий алкоголь. Поскольку были истреблены шаманы, местное население даже не умеет пользоваться лекарственными травами, которые растут на их земле. Но в последнее время появилась прослойка "новых местных", которые ухитрились не спиться, встать на ноги, организовать свой промысел, свой бизнес. Такие семьи продолжают традиционный кочевой образ жизни, пользуясь при этом всеми доступными им благами цивилизации.
Заповедник имеет очень разорванную территорию - все эти сотни тысяч гектаров разбросаны кластерами по Таймыру, и нужно лететь сотни километров над тундрой. А финансирование такое же, как и у всех других заповедников. Да, работникам платят "северную надбавку" - раз в полгода. А стоит все куда дороже, чем в Петербурге, откуда родом практически все сотрудники заповедника и оба Чупровых. Поскольку Петербург всегда считался кузницей кадров для арктических территорий, время от времени эти кадры заглядывают в родной город и удивляются: "У вас так дешево! И так грязно! А уж суетно как!"
Шесть способов начать жизнь заново 
Время лечит 
«Перезагрузить» судьбу. Ирина Хакамада о суете, пахоте и золотой рыбке 
Богатые тоже плачут?