В Михайловском замке по 22 октября работает выставка, на которой представлено более ста работ великой княгини Ольги Александровны, родной сестры НиколаяII. Выставку организовала ее невестка — Ольга Куликовская-Романова.
Но Ольга Николаевна занимается не только пропагандой творчества «августейшей художницы», хотя это уже восьмая выставка в России. Гражданка Канады, княгиня Куликовская-Романова возглавляет Международный благотворительный фонд «Программа помощи России», который поддерживает больницы, школы, приюты, дома престарелых, Валаам.ский монастырь, Соловки.
Раньше русских жалели
— Передо мной сейчас стоит одна очень важная задача. Вы, конечно, знаете, что 4 августа было землетрясение на Сахалине. Я выступила в Москве по радио, люди откликнулись. Мы собрали более 20 тонн добра: одеяла, подушки, простыни, полотенца, одежду. Но никак не можем отослать — нет транспорта! Я взываю: «Господа, ради Бога, ведь уже октябрь, там начинаются холода». Чтобы сдвинуть дело, дойду до нового премьер-министра, буду по всем углам кричать: «Помогите!»
— Руки не опускаются?
— Бывает, но тогда я еще больше вхожу в азарт. Если гуманитарный груз пропадет, с каким же лицом я предстану перед людьми? Взяла на себя ответственность — буду ее хоть на плечах тащить. А в России одна из самых больших проблем — никто не хочет брать на себя ответственность.
— Не сталкивались ли вы также с тем, что интеллигент.ность, воспитанность воспринимаются окружающими как слабость?
— Да, когда я вежливо прошу что-то сделать, то часто не обращают внимания. А когда стукнешь кулаком по столу — реагируют. Приходится быть жесткой. Мне даже дочь Татьяна говорит: «Мама, ты очень изменилась, повышаешь голос и командуешь».
— Взносы в фонд делают западные жертвователи, а наши олигархи в стороне. Почему?
— Сейчас из Канады поддержка тоже стала меньше, потому что много пожилых людей умирает, а среди молодых нет болеющих за Россию. Нужно обращаться к российским олигархам, но пока я этого не делала. Есть только одна фирма, которая предоставляет мне машину с водителем для передвижения по городу, иначе я ничего бы не успевала. Недавно повредила колено и полтора месяца была на костылях. Но не могла лечь в больницу — готовилась к выставке в Третьяковке, сразу же после нее — в Русском музее.
— И зачем вам все это надо?
— Упрямство. Мне обидно, что люди «прозевывают» свою родину, тут можно гораздо более грубое слово употребить. «Прозевать» свою страну — это то же самое, что продать и предать. Сейчас хоть Путин поднимает Россию, теперь с ней не могут не считаться. Когда раньше страна с протянутой рукой ходила, голодная и холодная, тогда все жалели: «Ах, надо помочь!» Как только Россия начала подниматься, стали ее оплевывать и клевать.
— Вы многое делаете для этой страны, а что она делает для вас? Ведь еще в середине девяностых было распоряжение городской администрации о выделении вам места для офиса в особняке на Сергиевской улице, когда-то принадлежавшем великой княгине Ольге Александровне…
— Офиса нет, я в полном смысле на птичьих правах, бомж. Но я не говорю о возврате соб.ственности Романовых, потому что это означало бы — приехать и жить. Никто из Романовых, по-видимому, делать этого не собирается. Только я провожу по десять месяцев в России, работаю, и мне нужно хотя бы место для канцелярии.
Суровое воспитание
— Как вам удалось сохранить такой прекрасный русский язык?
— Хоть я и родилась в Сербии, где родители были в эмиграции, но в семье всегда говорили по-русски. Кроме того, я ведь воспитывалась в русской школе, это был филиал Смольного института, вывезенный из Новочеркасска. Мы даже донашивали форму смолянок, пользовались их книжками. У нас были замечательные наставницы, среди них — и бывшие придворные дамы. Им платили мизерное жалованье, но они работали за идею.
— В России утвердилось мнение, что мы плохо работаем именно потому, что жалованье мизерное.
— Работают плохо, потому что не хотят работать. Я, например, за все, что делаю, не получаю ни жалованья, ни вознаграждения. Наоборот, сама за все плачу. Но если хочешь чего-то достичь, то нужно идти, несмотря ни на что.
— Воспитание в институте было суровым?
— Да, вставали рано, обливались холодной водой. Питание было скудным, потому что все эмигранты жили очень бедно. На завтрак — чай, хлеб с маслом, иногда — с медом. По выходным полагались кофе с молоком, булочки. На обед — суп да каша с хлебушком, в полдник — фрукты или чай с кусочком хлеба, на ужин запомнился «козлиный гуляш», как мы его называли. Все посты соблюдали.
— Что входило в школьную программу?
— Закон Божий, гуманитарные и точные науки, танцы, вышивание, рукоделие, гимнастика, иностранные языки: в понедельник — русский, во вторник — французский, потом — немецкий и так далее. Если кусочек хлеба просите не на «дежурном» языке — вы его не получите. Зато я знаю семь языков.
— Такое воспитание вам в жизни помогло?
— Очень! Дисциплина ведь переходит в самодисциплину, и если вы привыкли утром обязательно стелить за собой кровать, да еще по-солдатски, привычка к порядку остается.
— Какова же судьба Смольного института?
— Когда в Сербию пришли фашисты, девочек распустили по домам. 1 апреля 1941 года наш институт приказал долго жить. Я мечтаю выпустить книжку о нем, но все наши институтки уже поумирали, а их дети не хранят документы и архивы. К примеру, когда скончалась Нонна Белавина, она была поэтессой, я позвонила ее сыну, а он говорит: «Я все выбросил, оставил только две-три фотографии мамы».
Мечта о музее
— Как вам удается так замечательно выглядеть?
— Это внутренняя красота (смеется). Безусловно, человек — это не только наружная оболочка, а и внутреннее содержание. Моя оболочка начинает сдавать, за последние пару месяцев сильно похудела. Что же делать, не каждый день вам бывает 18 лет, а мне 17 сентября, в день открытия выставки в Русском музее, исполнилось как раз 18 (только цифры нужно поменять местами).
— В первый раз в Россию вы приехали уже в зрелом возрасте, но так получилось, что именно здесь раскрылись все ваши способности?
— Всю жизнь живя за границей, я мечтала о России, представляя себе сказочно прекрасную страну. Но когда первый раз в 1991 году приехала и пограничник, взяв паспорт, минут пять испытующе смотрел: «Романова? Из тех? Приехали, буржуи недорезанные…» — это был шок, ведро холодной воды. Ой, я много чего пережила. Зато в России не скучно!
Когда вернусь домой в Торонто, предстоит отобрать архив и вещи, которые должны быть здесь, в России, — там это никому не нужно.
Верх моих мечтаний — устроить свой музей, постоянную выставку картин Ольги Александровны. В Сибири уже предлагали поддержку, но, конечно, хотелось бы в Москве или Петербурге.
В ритме «Анно Домини»