- Этот инструмент по звучанию ближе всего к человеческому голосу. На нем можно разговаривать, интонировать. Чем я, собственно, и занимаюсь.
- И что говорите?
- Что-нибудь хорошее, доброе. У любого саксофониста имеется свой запас интонаций, фраз, слов и даже слов-паразитов. Да, да, штампов. Как бы ни был талантлив музыкант, он живой человек и не может постоянно импровизировать, иногда приходится пользоваться штампами. Вот когда депрессивное состояние, слова-паразиты меня попросту спасают. Человек непосвященный, конечно, ничего не заметит, тем более что все равно ведь не позволишь себе опуститься ниже определенного уровня.
- Дядя Миша, разве не вредно курить после такой тяжелой работы?
- Это вы к тому, что игра на саксофоне приравнивается к труду стеклодува?.. Знакомо. Но ничего, из легких все выдувается. Любой туберкулез, любую астму можно вылечить этим инструментом. Правда, если неправильно дышать, то заработаешь эмфизему легких. Меня, слава богу, еще лет сорок назад научили дышать правильно - диафрагмой.
- Для меня вообще загадка, как вы извлекаете эти звуки. Cколько нужно потратить лет, чтобы так играть?
- Не знаю, я до сих пор учусь. Совершенству, как говорится, нет границ. Лет в 14, как и все, играл на гитаре. Потом в кружке духовых инструментов освоил кларнет. А из армии вернулся почти профессионалом, потому что служил в военном духовом оркестре. После этого закончил училище Римского-Корсакова и еще консерваторию по классу саксофона.
А дальше работал. Набирался опыта, где только мог. Играл в Одесском эстрадном оркестре и джаз-оркестре Олега Лундстрема, в филармонических коллективах "Огни Невы" и "Невские гитары".
- И как же вас с таким багажом занесло в рок-группу?
- Все в жизни случай. Одно время я преподавал в музыкальной школе, и там у меня был ученик Боря Борисов, который пел в группе "Алиса". Однажды он пригласил меня на запись альбома "Алиса в Зазеркалье". А потом началось сотрудничество с Сережей Курехиным, и на концертах "Поп-механики" я познакомился со всем рок-клубом. Тогда я не воспринимал их творчество всерьез, относился, как к художественной самодеятельности, но помочь никогда не отказывался. Поэтому иногда играл концерты и с "Алисой", и с "Зоопарком". Группа "ДДТ" меня просто поразила, и когда после нескольких совместно записанных альбомов и сыгранных концертов зашел разговор о моей постоянной работе в группе, я согласился. Так с сентября 1988 года считаю себя одним из них. Но в свободное время все равно играю джаз, чтобы не потерять квалификацию.
- Большая разница между джазовым концертом и роковым?
- Небольшая. Единственное, поначалу звук меня убивал. Треск в ушах стоял до утра. Но потом адаптировался. Дело в том, что аппаратура была тогда очень плохая, поэтому играть приходилось, буквально не слыша себя. Только за счет воздушной струи приблизительно догадывался, какую ноту берешь. Конечно, из-за этого частенько была фальшь.
- А что для вас показатель хорошей саксофонной игры?
- Вот когда я не понимаю, как играет саксофонист, это и есть показатель. Чарли Паркер, основоположник современной саксофонной игры, меня всегда удивлял. По сути, все мы вышли из Чарли Паркера, как из гоголевской "Шинели".
- Говорят, что музыканты особо подвержены депрессивным состояниям. Вот и Паркер плохо кончил:
- Да, но его убил не саксофон, а героин. У меня тоже в жизни кризисы бывают, но дело в том, что я ненавижу какие-либо вмешательства в свой организм. Уколы терпеть не могу, делаю их только в случае крайней необходимости. Алкогольной зависимости у меня нет. Я, как все, могу выпить и даже напиться, но это не система.
- Шевчук сам рассказывал, что был момент, когда в группе все пили:
- Был, да. Как раз когда я пришел в "ДДТ", мы не выходили на сцену, не выпив коньяка. Такой образ жизни вели. Но потом повзрослели и поняли, что дальше так невозможно. Юра сам в первую очередь понял, что если так продолжится, он не сможет писать. Заставил и себя, и группу. Теперь мы играем абсолютно трезвыми.
- Сколько, по-вашему, "ДДТ" еще проживет?
- Сколько захочет, столько и проживет. Юра - не исписавшийся поэт. Он все время творит, в голове у него постоянно роятся какие-то мысли, которые нам не "поднять". Он иногда приносит такие строчки, что я, например, не понимаю, как человек может увидеть такие образы и найти такие ассоциации. Как-то раз я даже спросил: "Юра, а как это ты делаешь?" - "А я, - говорит, - не знаю". Он художник. Думаю, что в следующем веке поэзию Шевчука будут изучать в школах, так же как сейчас изучают поэзию Высоцкого.
- Дядя Миша, у вас грядет какой-то юбилей. Какой, если не секрет?
- Чего скрывать. В январе стукнет шестьдесят.
- Неужели?! Вам и пятьдесят-то дать сложно.
- Вот как только перестану делать открытия, так, наверное, и начну стареть. Просто я еще не все для себя открыл и смотрю на мир глазами ребенка, как моя дочка Маша.
- А сколько ей?
- Маше 2 года и 8 месяцев.
- Такая маленькая?
- Я давно мечтал о ребенке, просто женился поздновато, можно сказать, недавно.
- И кто же ваша жена?
- Марина парикмахер. Однажды я стоял на трамвайной остановке возле парикмахерской и за стеклом увидел Ее. Увидел и влюбился. Ничего не придумал оригинальнее, чем подарить ей букет роз. Так и познакомились.
- А она знала, кто вы?
- Нет, потом узнала. Она в тот момент вообще была замужем, так что история ухаживания у нас затянулась.
- В общем, вы увели ее от мужа и родили Машу...
- Можно сказать и так.
- И что Мария Михайловна, любит музыку?
- Любит. У нее очень хорошее чувство ритма и интонаций.
- Песни "ДДТ" знает?
- Сразу узнает: "Дядя Юра поет". Сейчас ей особенно нравится "Крепкая Катька" (песня про крепкую качку). Поставь, говорит, "крепкую Катьку", и все тут.
- Вместо колыбельной?
- Нет, колыбельные ей мама поет, я не успеваю. Приезжаю после концертов поздно, когда она уже спит.