Когда кто-то делает что-то явно несуразное, непоследовательное, про него говорят: "Ну, поставил телегу впереди лошади". Но сельский врач из Ломоносовского района Петр Толкачев, который про лошадь знает не понаслышке, уже много лет разрабатывает именно такое средство передвижения. И проталкивает свою идею в массы, что даже с такой фамилией делать нелегко.
Из-за хвоста плохо видно
Первый опытный образец Петр Иванович сделал сам из подручного материала. Лошадь ставится в раму из труб, а тележка на резиновом ходу крепится к ней спереди. Но конь не толкает телегу - он налегает на сбрую, к ней прикреплены постромки, а уж они соединены с рамой. Лошадь, таким образом, тянет раму, а уж рама толкает тележку вперед. Человек, сидящий в тележке, уже не какой-нибудь возница, а настоящий "водитель лошади", с помощью руля держит направление движения. К тому же водитель помещается рядом с головой лошади, поэтому договориться с ней может куда быстрее, нежели из "захвостной" позиции. А уж насколько лучше видно дорогу!
Таким образом, получается совершенно безопасное и для коня, и для водителя, и для окружающих транспортное средство. Ведь если в обычной повозке лошадь понесла - испугалась, ей стало больно, - то неумелый возница не в состоянии справиться с нею. Даже опытные кучера ломали себе шею, а кони - ноги. А лошадь в толкачевском коневозе идет себе по обочине шоссе, куда рулит хозяин, никуда не шарахается - и от нее никто не шарахается.
Лошади голосуют ногами
Толкачевская Ласточка - обыкновенная некрупная рабочая лошадка без претензий на породистость - встала в новую телегу послушно, не брыкалась. А присутствие хозяина рядышком ее, похоже, вполне устраивало. Он и по морде ласково потреплет, и сахарку даст. А опытный возница Толкачев по виду коня сразу может сказать, устало животное или нет. Так вот: в новом гужевом устройстве лошадь устает нисколько не больше, чем в обычном.
К сожалению, первая тележка (ее Толкачев назвал коневозом или живосильной гужевой повозкой) была сделана не совсем грамотно с инженерной точки зрения - это признает прежде всего сам ее создатель, поскольку он все-таки доктор, а не конструктор. Но и в таком виде коневоз получил благожелательные отзывы специалистов по теоретической механике Министерства путей сообщения. Реакция обывателей на необычайную упряжку была тоже благожелательной, но менее сдержанной: когда Толкачев ехал на своем коневозе из Ропши в Горбунки, народ бросал дела в огороде и валом валил на обочину, а мальчишки даже следом бежали.
Ждем энергетического кризиса
Петр Иванович продолжает лечить людей, но бредит живосильными повозками. Толкачев уверен, что его идея позволит разработать "конный трактор", чтобы возить плуг или какие-нибудь другие полезные сельские приспособления. Между прочим, в XVIII веке в Англии успешно работала жнейка, которая крепилась впереди лошади, так что Толкачев, по сути, ничего принципиально нового не изобрел.
Петр Иванович далек от идеи снять всех с машин и пересадить на "живосильные повозки" - это глупо. Но он уверен, что простому крестьянину с небольшим наделом земли, каких у нас немало, нужна лошадь, а для нее в хозяйстве всегда работа найдется. Негромкий обычно Толкачев кипятится: "Лошадь сделает все то же самое, что всякие сельхозмашины, но за это не возьмет ни бензина, ни электроэнергии, ни запчастей - только корм и хозяйскую любовь! Просто лошадей у нас разучились любить. Вернется к крестьянину лошадь - крепче человек на земле стоять будет, водку меньше пить станет". Поскольку Толкачев сам крестьянского рода - его предки на одной земле лет двести жили, - он за возрождение кулацкой прослойки. Именно кулаки кормили страну, а не огромные хозяйства, которые, по словам Петра Ивановича, не столько соберут, сколько сгноят. Только и надежды у Толкачева - на растущее экологическое сознание граждан и на боязнь энергетического кризиса: "Вот когда он наступит, содержать коня будет куда дешевле, чем любую дизельную или электрическую машину".
Древнерусская тоска по сильной руке.Борис Гребенщиков считает, что мы всегда хотели царя 
Лев Додин: Бог учил нас не толерантности, а любви 
«Я наемник, а не ассенизатор». Александр Невзоров о свободе и бедах России