Фильм Александра Сокурова "Солнце" на Берлинском фестивале остался без наград, но этому произведению по росту знаменитый афоризм Фаины Раневской: он сам вправе выбирать, кому нравиться.
Главный герой "Солнца" - император Хирохито, который подписал акт о капитуляции Японии во Второй мировой войне и тем самым сберег миллионы жизней соотечественников.
Для меня Япония - не азиатская страна, это восточная Великобритания.
- Александр Николаевич, "здание" художественного цикла о власти, в который вошли "Молох", "Телец" и "Солнце", вы спроектировали сразу, или каждый следующий "этаж" обдумываете после того, как построили предыдущий?
- Конечно же, три эти персонажа сразу встали в единый ряд. Правда, не в той последовательности, в какой это потом мне удалось осуществить. Сначала должен идти "Телец", потом - "Молох", потом - "Солнце".
- В "Солнце" имя Хирохито не звучит ни разу. Так же вы в свое время поступили с Гитлером в "Молохе" и Лениным в "Тельце". Это принципиально?
- Да. Мы как бы превращаем имена этих людей из собственных в нарицательные. Главный герой "Солнца" - император, и все.
- Когда вы впервые заинтересовались этой персоной?
- Возможно, еще когда учился на историческом факультете Горьковского университета. Потом, работая в токийском телевизионном архиве, я поразился тому, как много общего у японской и советской хроники тридцатых-сороковых годов. В поведении людей, в их отношениях с властью. Вообще, для меня Япония - это никакая не азиатская страна, это восточная Великобритания. Оказавшись там впервые, я не увидел, к своей радости, никакой экзотики. Я увидел очень усталых людей. Народ надорвался, штурмуя преграды, преодолевая послевоенные трудности. Ведь то, что случилось в сорок пятом году, было не просто поражением в войне, а сотрясением основ жизни. Хирохито имел к этой коллизии самое непосредственное отношение. Мы даже не в состоянии вообразить, какую колоссальную работу провел внутри себя этот человек, чтобы понять, что никакая политическая цель не может быть важнее, чем жизнь народа, жизнь людей.
- Японцы не сделали о нем ни одного фильма?
- В игровом кино - нет. Он есть только в хронике. Для Японии в принципе традиция - делать императора фигурой умолчания.
- Как давно ваш интерес к Хирохито воплотился в желание сделать фильм?
- К "Солнцу" мы готовились семь лет, не меньше. Каждый год - рабочие поездки в Японию, встречи с людьми: с теми, кто знал Хирохито, кто его обслуживал, с его близкими. Конечно, консультации с историками - русскими, японскими, американскими. Собирать материал было трудно. Японское общество в своем отношении к Хирохито не определилось. В глазах многих он преступник высшего разряда, один из тех, кто развязал Вторую мировую войну. Но есть люди крайне правых настроений - те готовы даже убить человека, если он осмелится критиковать императора или его семью.
Поработав с японскими актерами, яснее видишь изъяны европейской школы.
- Поначалу вы предполагали вновь занять в главной роли Леонида Мозгового?
- Да, несколько лет назад мы сделали ему пробы. Сходство вышло стопроцентное. Я возил эти пробы в Японию, не называя имени актера, и никто не определил, что это не японец. Правда, говорили другое: что для Хирохито он немного простоват, что ли, нет какой-то важной малости. Я и тогда сомневался, а сейчас Леонид Павлович стал старше, снимать его было уже невозможно. И я решил, что актерский состав должен быть целиком японским. Моя установка была такой: только актеры высшего класса, только театральные и только те, кто имеет опыт работы и с японской, и с европейской драматургией. В результате императора сыграл Иссэй Агато, актер грандиозного масштаба.
- Портретное сходство велико?
- Очень. Хотя это не было самоцелью.
- Вы чувствовали, что рискуете, приглашая актеров совершенно другой театральной школы?
- Работа с ними была для меня счастьем. Я никогда не снимал в атмосфере такой дисциплины, такой привычки к сосредоточенному труду, такого удивительно тонкого понимания режиссера. Подготовились все идеально: каждый знал не только биографию своего героя, но и черты характера, повадки. Я очарован их тонкостью, их способностью к полутонам. Поработав с ними, яснее видишь все изъяны европейской школы.
- Где вы снимали?
- В Петербурге и окрестностях. По сути, мы перенесли сюда другую жизнь. Для эпизода на натуре подсадили специальные деревья из питомников. Делали необходимые достройки. Пользовались интерьерами, исторически совпадающими с теми, где происходит действие. Нам очень помог Зоологический музей.
- Вам необходим был подробный вещный мир. На японцев, наверное, рассчитывать не приходилось: про них известно, что они стариной не дорожат. Это так?
- Да. Я ездил по Японии, и мне говорили: "Посмотрите, этому храму 1200 лет. А я своими глазами вижу новодел. Пытаюсь аккуратно уточнить, действительно ли это такая древняя постройка. "Да, - отвечают, - на этом месте 1200 лет назад был построен храм. Через каждые 70-80 лет его сносят и строят заново".
- Как вы решали вопрос с обустройством, скажем, императорского бункера?
- Бункер мы построили на "Ленфильме" - по фотоматериалам, кинохронике, воспоминаниям. Настоящий бункер под императорским дворцом в Токио, кстати, сохранился, но он завален, там со времен войны никого не было. Мебель там обшивали специальной тканью, чтобы хоть как-то спастись от дикой влажности: во время заседаний было тяжело дышать, а все в мундирах, в костюмах. Мы видели ткань на фотографиях, но они черно-белые. Наша задача была восстановить по черно-белому рисунку цвет. Блестящий художник Елена Жукова провела исследовательскую работу и выяснила смысловые связи между рисунком и цветом. Я уже не говорю о костюмах. Когда Лидия Крюкова, художник по костюмам, привезла в Токио образцы, японцы ахнули. Многое для них, специалистов, было новостью. Они допускали ошибки - у нас все точнее.
Вообще же работа на студии началась с того, что я взял из бюджета фильма деньги и отремонтировал туалеты у павильона, привел в порядок гримерную и костюмерную. Мне было просто стыдно перед японцами.
Русские бизнесмены не вкладывают деньги в культуру.
- Почему вы отказались от съемок в самой Японии?
- По двум причинам. Съемочный период был очень напряженным, а экспедиция потребовала бы остановиться на неделю - ради того, чтобы снять два эпизода, не самых значимых. Кроме того, она ударила бы по бюджету. Мы начали работу накануне президентских выборов, потом началась реорганизация правительства. В результате с ноября по август мы не могли получить ни копейки государственных средств. А ведь Россия объявила себя главным производителем "Солнца". Был даже такой момент, когда продюсер Андрей Сигле вынул из кармана личные деньги и вложил их в съемки.
- В производстве "Солнца" участвовали, помимо русских продюсеров, итальянцы и французы. Все обошлось в два миллиона долларов - не так уж много для исторического фильма. Можете ли вы рассчитывать на то, что на ваш следующий замысел найдутся частные российские деньги?
- С русским бизнесом, деловыми людьми ситуация в этом смысле печальная. Как только они слышат о чем-то серьезном, тут же разбегаются в стороны, как тараканы, которых посыпали отравой. Природа большинства новых капиталов нечистая, представления этих людей о жизни и мире катастрофически узкие. Они не уверены в будущем, не верят в свою страну, в ее людей. И даже в культуру, чтоб хоть как-то перед Богом оправдаться, они не будут вкладывать, потому что и в него они не верят тоже.
- Предположим, вам предлагают деньги на фильм, а вы знаете, что происхождение их темное. Возьмете?
- Я много об этом думал, и простого ответа у меня нет. Если такое финансовое предложение будет связано с сокровенным моментом покаяния дающего деньги человека - может быть возьму. Но у меня были случаи - я отказывался. Потом мог жалеть, но никогда не ругал себя за это.
- Какие чувства вы испытываете, зная, что российских зрителей у ваших фильмов не слишком много?
- Когда-то меня это очень беспокоило, сегодня - нет. Настоящее искусство предполагает избирательность и узкий круг. Массовый спрос на какое-нибудь произведение означает для меня только одно: в этом произведении есть серьезные художественные изъяны. И еще я знаю, что люди, которые по-настоящему встретились с моими фильмами, никогда уже кресел не покинут. Этих людей не будет ни слишком много, ни слишком мало. И для меня честь делать для них картины.