— Мы завязали с концертами и едем в студию записываться, — поделился БГ ближайшими планами.
— А отдыхать?
— Что вы называете отдыхом? У меня слишком много интересной работы, о которой можно только мечтать. Отдых — это когда есть возможность на досуге писать то, что хочется.
— «Аквариуму» уже 36 лет, а многие творческие люди говорят, что за десятилетия задор писать проходит…
— Слава Богу! Вы представляете, если б они все писали, какой был бы ужас? Кто бы все это читал или слушал?
— Как-то вы признались, что у вас никогда не возникает ощущения триумфа.
— Возникает, когда, например, сидишь в студии и что-то получилось. Триумф очень кратковременный, 2 — 3 минуты. Но это и не должно быть долгим, иначе можно сбрендить.
— Знаю, что в этом сезоне вы особенно много гастролировали за рубежом…
— Категорически не понимаю, о каком «рубеже» речь? Я не знаю, что такое граница. Граница одна — между культурой и бескультурьем. Чем Венгрия отличается от Тверской области, я с трудом себе представляю. Ну, другой язык, но люди-то все равно люди. Когда мы говорим «за границей», у нас работает советское сознание: вот — мы, изолированный соцлагерь, и вот — весь остальной мир. Боюсь, что это представление — корень нашей ущербности, потому что мы считаем: то, что у нас в деревне — только нам и нужно, поэтому и стараться ни к чему, наши и так съедят. А в случае чего можно сослаться на загадочную русскую душу. Оркестр нестройно играет, книга плохо напечатана — значит, загадочная русская душа. Я думаю, что это не загадочная русская душа, а брак.
— Вы испытываете неудоб.ство, когда видите русских вне России?
— Как правило, они ведут себя нескромно. Что делать, людей не воспитывают, люди не хотят воспитываться.
— А выступая перед студентами Университета, вы их воспитываете?
— У меня нет ни малейшей потребности воспитывать, просто я считаю унизительным для любого горожанина, что все явления искусства — платные. Мне кажется, студенты имеют право на бесплатное, и артисты имеют право выступать бесплатно. Для них это должно быть почетно. Вот в течение трех лет я ломился в Университет: «Мы хотим сыграть бесплатно», а они говорили — у нас занят зал, или еще что-то. Когда в конце концов все это организовалось, выяснилось, что за аппаратуру нужно платить нам, потому что у них ничего нет. Мы решили эту проблему. И я предупреждаю все вузы Петербурга и Москвы, что мы хотим играть бесплатно. Пригласите нас!
Чудотворные иконы
— Пополняется ли ваш список чудотворных икон?
— Конечно. Считаю, это стыдно, что за все время советской власти одному только музыканту пришло в голову выяснить, где у нас есть чудотворные иконы. С 1914 года никто из церковных людей этого не сделал — позор.
— Сами вы когда-нибудь ощущали чудо?
— Нужно быть слепым, глухим и полностью лишенным соображения, чтобы не замечать, как высшая сила нам всем помогает, каждому без исключения. Но большая часть людей слепа, глуха, плохо соображает и ничего не замечает. Без Божьей помощи никто из нас не прожил бы и часа.
— А с пороками боретесь?
— Зачем бороться, я ими наслаждаюсь. Вот я курю, но кто сказал, что это грех? У греческих монахов просто считается, что курение — это слабость.
— Вы были на Святом Афоне?
— Нет, там девушек нет.
— Какая философия сейчас вас увлекает?
— По-прежнему индийская. А вы можете назвать какую-нибудь другую? Я другой не знаю, потому что индийская на 11 тысяч лет старше всех остальных.
— Вас упрекают, что пишете слишком сложные тексты.
— Вот вы когда-нибудь пробовали читать «Откровения Иоанна Богослова»? Сложно? А почему мои тексты должны быть проще?
«Газпром» — озоновая дыра?
— Вы считаете Петербург культурной столицей?
— Кто я такой, чтобы это определять…. Но в пользу культурной столицы говорит тот факт, что у нас есть Гергиев и еще много кого, тут большая концентрация творческих людей. В Москве, как мне кажется, все в большей степени ориентированы на рынок, у нас — на само искусство.
— Волнует ли вас сохранность города?
— А что случилось?
— Будто сами не знаете: разрушают старые дома, скоро вознесется башня «Газпрома».
— Вот если мы с вами будем обсуждать озоновую дыру: можно ли сказать, что волнения по поводу термической ситуации на земле являются значительной частью наших ежедневных забот? Так какая разница между башней «Газпрома» и озоновой дырой? И там и сям мы ничего не можем изменить. Волнение по этому поводу сродни онанизму, то есть сам себя тешишь и говоришь — о, какой я социально интегрированный. Но толку — никакого. Не пора ли трезво взглянуть на вещи?
Власть, бизнес — это мы и есть. До тех пор, пока мы говорим, что они — это «загадочные звери», с нами и делают что хотят. Пора понять, что власть — это плоть от плоти нас самих. И никто против нас ничего не замышляет, потому что мы никому не нужны. Нет врагов, которые хотят нас уесть. Представления о них — это паранойя, признак неразвитого, дремучего сознания.
— Но облик города может быть испорчен.
— Вы, журналисты, можете что-то изменить? Так кто же может? Если никто, какой смысл махать руками? От башни «Газпрома» не отвертеться, потому что у «Газпрома» больше денег, чем у города. А мы живем в обществе, где деньги решают все. И нет смысла делать вид, что это не так. Если «Газпром» построит башню — пускай.
Если бы можно было Петербург озеленить, не срубать парки, а наоборот — убирать дома и сажать на их месте деревья, — вот было бы замечательно. В Лондоне до сих пор помнят человека, который в XIX веке отстоял парки. Просто некоторым градоначальникам деньги нужны сейчас, поэтому деревья идут под топор, а иным хочется, чтобы их помнили, и они разбивают парки.
— Как вы относитесь к концертам на Дворцовой?
— Я себе представляю, что Дворцовая площадь для чего-то другого существует. Не очень понимаю такие мероприятия. Но с другой стороны, может, Полу Маккартни и не поместиться в меньшее пространство.
— А если бы вас позвали выступить на Дворцовой?
— Я бы отказался. Зачем? Я был на многих больших концертах, и никогда там не испытывал радости от музыки. Предпочитаю ходить в маленькие залы и испытывать радость.
— Есть ли что-то, ради чего вы пошли бы на баррикады?
Гребенщикова обвинили в пропаганде наркотиков и суицида