Писатель, литературовед и председатель жюри премии «Русский букер» Андрей Юрьевич Арьев рассказал SPB.AIF.RU о современных тенденциях в литературе, о критериях оценки произведений и их авторов, о том, можно ли писать за деньги, и о том, что такое петербургская культура.
SPB.AIF.RU: - Лонг-лист «Русского букера» уже объявлен. Комментируя произведения, Вы отметили уклон авторов в сторону мистики и фэнтези. Современного писателя уже не интересует реальный мир?
Андрей Арьев: - Это сложный психологический вопрос. Мы сейчас живем в эпоху, когда на первый план вышло авторское своеволие. После долгих лет закрепощения, цензуры люди оказались не просто на свободе, они оказались предоставленными сами себе. И в первую очередь в таких ситуациях возникает простое желание самоутвердиться. Нормой художественной жизни становится своеволие. А это - признак декаданса. В некотором смысле мы повторяем сейчас историю русской культуры конца 19 – начала 20 веков. Тогда тоже была отмена цензуры, утверждение декадентских веяний, «небывалой свободы»... И из всего этого получилась культура, которой мы сейчас гордимся, - культура «серебряного века». А в те времена она не была доминирующей. Тиражи книг того же Мандельштама были мизерными, а рынок завален совсем другой продукцией: литературой социально будоражащей или разными «Пинкертонами». Оказалось, что декадентское брожение не так уж плохо.
Я заметил интересную подробность. Если окинуть взглядом все произведения и найти какого-то общего отрицательного героя, то им окажется психолог, он всегда будет негодяем.
Как председателю жюри конкурса «Русский букер» мне пришлось прочитать 85 книг и журналов за очень короткое время, практически все более или менее интересные романы, изданные с середины 2013 года до середины 2014-го. Это безумно много, и в голове возник некоторый сумбур. Но зато из этой каши какие-то общие представления сложились. Современный автор решает нерешаемые проблемы путем перехода в мистический план. Если с самим собой он еще как-то справляется, то окружающий мир он уже не различает как равноправную и самоценную данность, начинает по его поводу фантазировать. Я заметил интересную подробность. Если окинуть взглядом все произведения и найти какого-то общего отрицательного героя, то им окажется психолог, он всегда будет негодяем. И это понятно. Сами авторы, не только их герои, боятся сталкиваться со своими внутренними проблемами. Они готовы их выпустить наружу, сделать предметом обозрения, но проанализировать их они не могут и не хотят. И поэтому, когда кто-то посторонний вторгается в их внутреннюю жизнь, он им кажется врагом. К психологу не идут как к другу, как к врачу, это всегда - враг.
Получается, герой нашего времени боится сам себя?
- Да, совершенно верно. Он говорит только о себе, но по-настоящему не договаривает о том, что его действительно волнует. Поэтому, когда автору нужно переходить к серьезным проблемам, он начинает уходить в мир фэнтези. Там дело безответственное, там можно кого угодно сделать злодеем, напустить каких угодно ведьм, пришельцев и так далее. Вроде бы автор пишет вполне реалистическую вещь, никак не в жанре фэнтези, но в конечном итоге переходит к немыслимым фантазиям.
Андрей Арьев: «Мы сейчас живем в эпоху, когда на первый план вышло авторское своеволие». Фото: Obtaz.com / Николай Симоновский
Кстати, говоря о герое нашего времени. В этом году мы празднуем 200 лет со дня рождения Михаила Лермонтова. «АиФ» проводит голосование за звание «Героя нашего времени» в самых разных областях в том числе и в литературе.
- Да, и я был не просто удивлен, а ошарашен, узнав о конкурсе, в котором предлагалось выбрать «героя» из ряда имен, в том числе имен Сергея Довлатова, Иосифа Бродского, Владимира Кунина... Но сравнить их предлагалось не с Лермонтовым, что было бы интересно, не писателя с писателем, а писателя с персонажем – с Печориным, то есть с персонажем, в котором, по выражению самого Лермонтова, явлены «пороки всего поколения». Получается, что читателям предлагается определить, кто из этих авторов хуже, по крайней мере, кто наделен большими пороками.
Конечно, такого рода провокации тоже возможны, и даже интересны, но представлены эти авторы совсем уже недопустимым образом. Почему о Довлатове написано, что он «почти двухметровый еврейский писатель»? Он разве писал на иврите, или он писал в Израиле? А если б и в Израиле. Бунин тридцать последних лет провел и умер во Франции. Кому в голову придет назвать его «французским писателем»? Дело, значит, совсем в другом: писателя предлагают оценивать не по его произведениям, а по тому, кровь какой нации в нем превалирует. Кстати, национальность у евреев передается по женской линии, а у Сергея Довлатова, как известно, мать – армянка. Очень мягко говоря, все это некорректно. Называть Довлатова «еврейским писателем» не меньший курьез, чем называть, скажем, Жуковского, создателя русской романтической поэзии, «турецким поэтом» - на том основании, что его мать была турчанкой. Курьез? Несомненно. Только вот в случае с Довлатовым курьез преднамеренный, рассчитанный на ксенофобскую реакцию. Иосиф Бродский тоже представлен странно: мол, до сих пор у него полно недоброжелателей, полагающих, что стихи его не больно-то и сильны, а Нобелевскую премию он получил как политэмигрант – в пику Советскому Союзу. «Наш рыжий далеко пойдет», - цитируется в этом представлении Анна Ахматова. Ахматова никогда ничего подобно не говорила. Она сказала похожую вещь, но означающую совершенно другое: «Какую биографию делают нашему рыжему». То есть не Бродский куда-то лезет, а это власти своим неумным преследованием поэта лишь способствуют его славе... Кунин представлен и вообще нелепо, как «ярый антисоветчик», каковым он вовсе не был. Его пресловутый роман «Интердевочка» написан в советские времена, и самим автором рассылался по ленинградским и московским редакциям – без опасения быть зачисленным в «антисоветчики». Ничего там антисоветского не было, просто тема представлялась нежелательной для ханжеского общества…
Возвращаясь к теме «Русского букера». Вы прочитали 85 книг, а сколько времени вы на это потратили?
- Если суммировать, это более месяца непрерывного чтения.
Просто скорочтение?
- Да, но я все-таки человек опытный. Я постоянно читаю, в журнал, где я работаю («Звезда» - прим.ред.), приходят рукописи, так что я поневоле научился определять качество произведения по первым страницам. Прочитаешь одну-две страницы, ну и финал полистаешь… К чести новых авторов должен сказать, что таких с двух слов понятных заведомо тусклых книг было очень мало, так что приходилось читать. Для меня главными критериями, по которым можно судить, настоящая это проза или нет — психологическая точность в описании поступков персонажей и выразительный собственный авторский язык. Вот этой психологической точности как раз и не хватает из-за того, что многие авторы окружающий мир не воспринимают по-настоящему. Они его только видят, они могут его даже ярко изобразить. Но почему эта картина возникла, почему человек перед ними такой, а не иной, задуматься им недосуг. Это большое влияние кинематографа, телевидения. И это свойство не только прозы, романов, но и современной культуры в целом.
Получается, что автор больше визуализирует, нежели анализирует?
- Да, большая часть этих романов написана почти как сценарии. Люди видят, а что это такое, предоставляется решать или виртуальным актерам, или режиссерам или каким-то высшим существам.
Должен ли автор, когда создает свое произведение, думать о том, для кого он пишет и сколько он может своим произведением заработать?
- Когда прозаик создает более или менее крупную вещь, он всегда вступает с кем-то в диалог. Хуже всего, когда этот «кто-то» становится вымышленной или навязанной ему абстракцией, в том числе такой как «богатство». О том, сколько можно заработать, автор, разумеется, думает, если он профессионал. Он волен написать для денег какой-то детектив или сериал или серьезную работу на определенную, его интересующую тему. Но авторы, которые изначально пишут только из коммерческих соображений, никогда крупных творческих успехов не достигают. В 90-е годы некоторые серьезные писатели решили, что все равно прилавки теперь будут завалены макулатурой, так как на первое место выходит задача любыми средствами развлечь публику.
Не попытаться ли тогда это поле оставить за собой, а не отдавать его каким-нибудь халтурщикам? Все это происходило на моих глазах. К примеру, один очень хороший, мною любимый петербургский писатель решил на этой ниве тоже преуспеть. Ничего не вышло, так как перестать быть изощренным словесником он не смог. А для такого чтива нужны сплошь шаблонные приемы. Хуже, чем можешь, писать, оказывается, мало кто умеет. Даже «постаравшись», мой писатель ничего в этой базарной лотерее не выиграл. И это происходило всегда. Скажем, великий писатель Чехов тоже пытался с этой же точки зрения взглянуть на литературной ширпотреб, рассуждая, мол, лучше уж я напишу, чем какой-нибудь недоучившийся студент. И написал «Драму на охоте», то есть очень далеко не лучшую свою вещь. Конечно, есть здравое суждение Пушкина: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Но это уже после того, как ты что-то сочинил. Когда вдохновение тобой уже полностью овладело, после этого уже можно ходить и продавать «Евгения Онегина» отдельными главами подороже.
Андрей Арьев: «Авторы, которые изначально пишут только из коммерческих соображений, никогда крупных творческих успехов не достигают». Фото: Obtaz.com / Николай Симоновский
Некоторые писатели утверждают, что они современную литературу не читают. Почему? Мешает вдохновению?
- Это связано с чрезмерно высокой самооценкой и, подозреваю, невысоким образованием. Я пишу и этого достаточно, а кто там что еще делает, уже неважно. Но я не думаю, что этого достаточно. На самом деле литература, это во многом, как я уже говорил, диалог. Начинается он в юности с каких-то кружков. В них могут плевать на всех на свете, но человек пять-шесть договариваются между собой о каких-то художественных ценностях, противопоставляя их другим, для них все же реально существующими. А без этого ничего не бывает. Просто так ниоткуда гении не растут. Никакой самородок «Евгения Онегина» или «Каштанку» не напишет. Изначально должна быть какая-то среда. Авторы спорят, общаются, и потом уже, много позже, когда становятся самостоятельными творцами, понимают, что писательство - это дело достаточно одинокое.
Современную русскую литературу знают за рубежом?
- Да она известна, но по очень странному выбору. За рубежом русскую литературу воспринимают не совсем так, как когда-то воспринимали Достоевского или Толстого, или еще недавно Солженицына. Ее рассматривают как интересную новую игру, слегка щекочущую чужие нервы. Скажем, Сорокин, человек талантливый, но в основе его сюжетов - пародия, а не собственная, выстраданная им тема. Он был весьма интересен, когда начинал с пародий на произведения соцреализма.
А сейчас это уже тоже сплошное своеволие: то одним нервы пощекочу, то - другим. Видно, что этот кусок у него написан для одних, этот - для других. А на самом деле это просто литература для подростков с намеком на высшие, якобы, смыслы. Популярных за рубежом современных авторов, того же Сорокина или Пелевина, можно признать некими глашатаями провокативных мыслей и идей, но не представителями традиционной русской литературы, какой она себя прославила во всем мире.
Сейчас в Петербурге происходят странные вещи. Помните, православные активисты выступали против спектакля по роману Набокова «Лолита», различные акции против выставок современного искусства. С чем это связано, на ваш взгляд?
- Такая православная агрессивность, которая не должна быть присуща никакому христианскому взгляду на мир, связана все-таки с недостатком культуры. Это долгий спор, насколько христианство и культура совместимы друг с другом. У нас в России всегда было некое напряжение между людьми культуры и людьми церкви. Совмещалось одно с другим, как правило, у художников уже в поздние годы жизни, но даже в этом случае их творчество нельзя было назвать ортодоксально православным. Все это, как нам известно, закончилось самым громким конфликтом между Львом Толстым и Русской православной церковью. Сейчас Церковь, на мой взгляд, ведет себя слишком агрессивно, она отвоевывает себе физические какие-то пространства. И это очень возбуждает ее адептов, особенно неофитов. Они не знают еще настоящих духовных ценностей, поэтому все выплескивают во внешние жесты и стараются, так сказать, физически доказать не осязаемую физически высоту православия. Наставлять малообразованную паству всегда легче, чем образованную. Только вот результаты бывают плачевными. Нынешняя паства производит впечатление обращенных, для которых «град земной» доставляет много больше переживаний нежели «Град Небесный» и затмевает его.
Должна ли быть реакция на такие вещи?
- Нельзя смотреть на это узко национально, как у нас повелось. Нельзя отождествлять русский народ исключительно с православием. Христианство гораздо выше и шире, чем любая национальная идея. Я не могу говорить или советовать Церкви, как она должна себя вести. Но то, что необходимо сдерживать недостаточно культурных своих адептов, это ясно.
О вас говорят как о «стойком поклоннике петербургского типа культуры». А как сегодня можно охарактеризовать петербургскую культуру?
- Сегодня культура размылась — петербургская, московская, разница не принципиальная. Но, думаю, петербургской культуре все-таки были свойственны некоторые общие вещи, напомнить о которых небесполезно. Например, стремление к гармонии – не расплывчатой, непонятной, а вот именно к гармонии как критерию точности. Вместо воспарившего в небеса гения появляется обернувшийся творцом «маленький человек». Скорее антигерой, чем герой. В Петербурге никогда автор не стремился завоевывать высокие трибуны или стадионы. Он всегда говорил о себе с долей иронии. Так Бродский называл свои стихи «стишками». Это не значит, что он презирал поэзию, он считал неудобным говорить, что вот, мол, занимаюсь таким великим делом.
Возникает не слишком, может быть, согласованное, но энергичное сближение «чудака Евгения» со «Строителем чудотворным». В Петербурге превалирует ощущение, что мы строим какой-то райский город руками мало приспособленных к райской жизни людей. Вроде бы парадиз, но - над бездной. Твердыня, с которой ты в любой момент можешь соскользнуть обратно – в «топи блат». И это навсегда в твоей памяти.
«Писательство как наркомания». Анна Князева о детективах и таланте 
Лауреат премии «Дебют» Евгений Бабушкин: «Жизнь моих героев мрачная, как у подавляющего большинства людей» 
Захар Прилепин: «Не тратьте душу на ложные цели» 
"Аншлаг" - это чудовищно прекрасно 
Отпечаток личности автора. Маринина о популярности и работе в удовольствие