Петербургской писатель Андрей Аствацатуров уже дважды вошел в шорт-лист премии Новая словесность, шорт-лист премии имени Сергея Довлатова и лонг-лист Русского Букера. Его дебютный роман стал одной из лучших книг 2009 года по версии Независимой газеты.
Игровые романы и рассказы писателя наполнены серьезностью. В петербургских декорациях одинокий в своей душе интеллигент проживает слегка комичную жизнь. Каждый текст, героем которого является чуть ли не сам автор, пестрит цитатами и намеками на классические произведения.
Корреспонденту SPB.AIF.RU Андрей Аствацатуров рассказал о том, каково быть современным писателем в жанре автофикшена и псевдоавтобиографии, и что такое современная литература в принципе.
«Если бы Петербург был человеком, то невротическим»
Евгения Агапова, SPB.AIF.RU: Петербург – центр ваших историй. Какое у вас отношение к городу, и если бы он был живым человеком, то какими характеристиками обладал?
Андрей Аствацатуров: Петербург действительно центр моих историй. Осознанно я описывал Петербург в своей книге «Скунскамера». В ней писал про спальный район, его историю, которая отчасти вымышленная, отчасти реальная. Через историю района я хотел показать развитие, возрастание и угасание Советской империи.
Если бы Петербург был человеком, то невротическим, очень пасмурным по своему настроению. Петербург - это такой давящий, тяжелый, имперский город. Ровно такой, каким его описывал Андрей Белый. Это такие мощные кубы, которые давят стихию.
- Каково быть петербургским писателем?
- Петербургский писатель должен быть в первую очередь писателем-интеллектуалом. Это его задача. Хотя, возможно, он может быть немножечко панком, но прежде всего интеллектуалом, чувствовать традицию литературы о Петербурге и петербургской литературы. Но важно не только знать, но и понимать метафизику этих текстов. Тогда можно будет почувствовать глубину города, его метафизику. Наш город безбрежен, его не исчерпать.
- Что вы думаете о современной литературе, а также в чем отличие современной русской литературы от зарубежной?
- Современная русская литература прежде всего решает проблему восстановления своих традиций.
В 90-е годы, как мне представляется, с крахом и гибелью Советского Союза, таким большим количеством публикаций потаенной иммигрантской литературы, современная русская литература ушла в подполье, развивалась очень слабо.
Сейчас в России такая ситуация, что мы занимаемся больше Россией, чем думаем обо всем мире.
Свою жизнь пишем на листке бумаги...
- У вас в тексте есть персонаж Андрей Аствацатуров. Этот персонаж максимально приближен к вам или наоборот дистанцирован, несмотря на имя?
- Это похоже на то направление, которое на западе называется автофикшен – это как бы создание стилистических образов самого себя, попытка выявить разные стороны и разные биографии в самом себе, которые, как правило, между собой не очень дружат.
Две последние мои книги уже не автофикшен. Это можно назвать псведоавтобиографией. Там цельный рассказчик, который уже не расщепляется на альтернативные биографии. Он, конечно, несет какие-то мои черты, но в целом далек от меня. Он у меня присутствует как наблюдатель. Мы не понимаем, кто он такой.
- Узнают ли ваши знакомые себя на страницах книг? Не ругаются на свое изображение?
- Мне показалось смешным изобразить Алексея Никонова (вокалиста панк-группы) лихим панком. Я написал, как мне показалось, довольно смешной эпизод, но я знаю, что Алексей обиделся на меня из-за этого. Я пожалел тогда, что написал и сохранил его имя. Меньше всего я хотел обидеть именно его.
Иногда я изображал негативно людей, которые мне несимпатичны. Не думаю, что эти люди читают меня, но если читают, то узнают себя.
- В ваших книгах описано множество стран: Франция, Италия, Англия. Знаю, что вы преподавали в иностранных колледжах, но все-таки насколько хорошо вы знаете жизнь зарубежом, чтобы писать о ней? Правдивы ли ваши описания или скорее стереотипны?
- Художественная литература создает определенного типа городские тексты. Существует петербургский текст, сформированный Пушкиным, Достоевским, Белым… Некая система знаков, которая описывает наш город. Эти авторы прописали некую оптику. Существует живопись, которая показывает нам город. И поэты, и художники показывают: «Вот, что нужно видеть в Петербурге». И мы невольно это замечаем.
На самом деле ведь мой герой не житель города. Мой герой всегда турист. Такой персонаж имеет право воспринимать город так, как он считает нужным.
- В ваших книгах есть некие нотки иронии, какой-то ершистости. Помогает или мешает это в реальной жизни?
- В моих текстах обязательно присутствует ирония, в большей степени самоирония. Я очень критически нацелен в отношении своего персонажа, ну и всех других персонажей. Не обязательно всегда и во всем быть серьезным.
Литература, как мне представляется, должна задавать вопросы, а не отвечать на них. Ирония помогает создать вопрос. Ирония, если она не тотальная, она весьма и весьма конструктивна.
В реальной жизни я тоже достаточно ироничен, но все-таки стараюсь последнее время эти свои способности сдерживать. Я обладаю некоторым чувством юмора, способностью рассмешить и иронически атаковать, но в связи со всеми своими назначениями я стараюсь унять это в себе. Внешне я выгляжу как неиронический человек.
Абсурд повседневности
- Ваши книги чаще всего написаны разрозненно, а не цельно. Какова причина подобной недосказанности и обрывистости?
- Пишу так, во-первых, потому что не считаю, что время движется линейно. Оно может двигаться как угодно. Во-вторых, мне кажется, что в реальности фрагментарность позволяет создавать и нащупывать новые связи между событиями, которые разнесены во времени.
На самом деле причины событий, которые с нами происходят сегодня, не лежат в том, что происходило накануне. Связи между событиями жизни героя скрытые, не самые очевидные.
Панорамный взгляд и взгляд человека, который ведет линейное повествование, обязывает рассказчика знать абсолютно все. Мой герой видит частично и частично фиксирует реальность. Она возникает у него случайными вспышками. Он не знает истину.
- Ваш стиль написания текстов напомнил мне творчество Фредерика Бегбедера и Сергея Довлатова. А вы находите свой стиль похожим на кого-то или считаете его исключительно «своим»?
- Когда-то я действительно увлекался Довлатовым, но это было почти 30 лет назад. Тогда впервые появились книжки Сергея Довлатова, это был глоток свежего воздуха. Прочитал «Заповедник», «Наши», Зону»… Где-то два года его перечитывал и потом перестал.
Конечно, поскольку это было такое сильное впечатление, это так или иначе сказалось на моем творчестве, но, откровенно говоря, если действительно внимательно посмотреть, то ничего общего там нет. Кроме того, что какой-то такой бесприютный герой, немножко не укладывающийся в шаблоны.
Я стараюсь создавать некое метафизическое другое пространство, хотя для меня важен абсурд повседневности. Может быть этим мы похожи. Но стилистически нет вообще ничего общего. Довлатов занят журналистским, буквалистским поиском очень точного слова. Я же создаю такую стилистическую вязь, пытаюсь точно схватить метафизическую сущность предмета.
Что касается Бегбедера я, мягко говоря, вообще не поклонник этого писателя. Я у него читал два романа. На мой взгляд, это имитация литературы, это человек, который является трендкечером (ловец трендов). Это уж совсем мне неблизкий автор.
- Каким видите своего читателя?
- Мой читатель, мне кажется, должен быть немножечко каким-то хулиганом и не слишком серьезно относится к жизни. Мне его хочется видеть человеком образованным, считывающим тот культурный слой, который я предлагаю в своем тексте. Хочется, чтобы он видел какие-то подтексты, игру.
730 шагов. Ожившие герои Достоевского гуляют по улицам Петербурга 
Предложения про настоящее. «Новые люди» представили программу перемен 
Как получить от коммунальщиков компенсацию за травму? Опыт Петербурга 
Финский поход Александра Невского. Князь загнал шведов за Полярный круг