Георгий Баланчивадзе уехал из России в 1924 году, когда ему было 20 лет, но образ Петербурга, истории из жизни в Императорском Театральном училище он бережно пронес через всю жизнь. В его сердце хранились воспоминания о детском ожидании полуденного пушечного выстрела со стен Петропавловской крепости, увлекательном чтении романа Жюля Верна перед сном, «гениальном борще» и битках со сметаной, которые давали в школе, а также о личной встрече с Николаем II.
В день рождения легендарного балетмейстера SPB.AIF.RU вспоминает «петербургский» период Джорджа Баланчина.
Под покровительством царской семьи
Старший сын композитора Мелитона Баланчивадзе, которого звали «грузинским Глинкой», появился на свет 23 января 1904 года. Семья жила в доме на Суворовском проспекте. В воспоминаниях Георгия сохранились его детские прогулки по большому шумному городу. Бонна водила детей к «Прудкам» на углу Греческого проспекта и улицы Некрасова, на Поклонную гору, в Зоологический сад. В книге «Страсти по Чайковскому» Соломона Волкова он рассказывал, как, совершая променад по набережной Невы, он с нетерпением ждал, когда прогремит полуденный выстрел из пушки Петропавловской крепости.
В 9-летнем возрасте мать отвела Георгия и его сестру Тамару на пробы в балетную школу. Какого было удивление родителей, когда их сын прошел строгий отбор в главную школу Императорского балета. Правда, рассказывая об этом, Баланчин часто употреблял выражение, что родители его «засунули» в это учебное заведение. Он не скрывал, что очень тосковал, не видя ни отца, ни матери. Когда они перебрались в Финляндию, в Лунатиокки, иногда по воскресеньям его забирала к себе тетка, которая жила в Петербурге.
«В субботу училище пустело — на два дня. Становилось грустно, одиноко. В церковь придешь, постоишь там. При школе была домашняя церковь. Там воспитатель стоит и еще, может быть, два-три ученика. Нужно было как-то время до ужина скоротать. Я ходил в приемный зал играть на рояле. Там тоже никого не было, пустота. Потом был ужин, а после ужина — спать», — вспоминал он.
Стоит отметить, что ученики Императорского Санкт-Петербургского Театрального училища находились в заведении на полном содержании за счет царской казны. Они носили голубые мундиры, их воротнички и фуражки украшали золотые лиры. Перевозили воспитанников на каретах, на облучке которых сидели люди в ливреях. После революции все это исчезло. Воспитанников до спектаклей стали подвозить на линейках – длинных открытых дрожках. Позже отменили и их. Школу стало нечем топить, а учеников – нечем кормить. Но до революции все было иначе.
«Мы все петербуржцы — все те, кто воспитались в этой школе. Потому что мы были придворной школой», — пояснял Георгий Мелитонович.
В его память врезала встреча с Николаем II. Как-то после балета «Конек-Горбунок», который очень нравился императору, детей, принимавших участие в постановке, лично представляли царской семье. Царь, немного картавя, спрашивал у ребят, как у них дела. Те, шаркнув ногой, отвечали: «Премного довольны, Ваше Императорское Величество!»
Баланчину запомнились светлые выпуклые глаза императора, его невысокий рост, а также роскошные одежды императрицы Александры Федоровны и красота юных дочерей Николая II.
На память в тот вечер ученикам подарили фарфоровые кружки с императорскими вензелями и шоколад в серебряных коробочках.
«Я жил в трех разных Петербургах»
Говоря о Петербурге своей юности, Джорж Баланчин называл его оригинальным, ни на что не похожим. По его словам, этот город был для него неотделим от личности поэта Александра Пушкина:
«Не Пушкин строил Петербург, но он изумительно описал этот город в своих стихах и прозе и тем увеличил его красоту. Мы все с детства воспринимали Петербург сквозь призму пушкинских стихов. Я не знаю другого такого примера — может быть, Флоренция и Данте. Поэзия Пушкина легкая, величественная и соразмерная — как Петербург, как музыка Моцарта. Петербург — европейский город, который возник в России чудом».
Будучи молодыми людьми, воспитанники школы с девушками летом убегали, чтобы насладиться белыми ночами. Они смотрели на сфинксов у Академии художеств, доходили до Петропавловской крепости. Позже хореограф признавался, что, играя музыку Чайковского, иногда вспоминал петербургские белые ночи.
«Мне повезло, я родился еще в том Петербурге, по которому Чайковский ходил. Еще многое оставалось от Петербурга старого, 80-х годов. Потом город стал быстро изменяться. И конечно, он стал совсем другим после революции. Так что можно сказать, что я жил в трех разных городах. И каждый из них был Петербургом — по-своему», - говорил он.
Танцы за еду
После революции жизнь в городе изменилась. Когда к власти пришли большевики, в Мариинский театр стали ходить матросы и солдаты. Баланчин вспоминал, как они стучали каблуками в такт музыке, щелкали семечки и сидели на барьерах лож, свесив ноги. Но вскоре им надоела эта забава. К тому же театр не отапливался, там было очень холодно. Балерины стали болеть воспалением легких, мечтая уехать за границу. В какой-то момент театр даже собирались закрыть, но народный комиссар просвещения Анатолий Луначарский не дал совершить такую ошибку.
Несмотря на то, что спектакли продолжали показывать публике, артисты получали за это очень небольшие деньги. В итоге, чтобы как-то свети концы с концами, они брались за любую подработку, составляли концертные труппы, в которых пели, танцевали, играли на музыкальных инструментах.
Выступать будущему легендарному хореографу приходилось даже в цирке Чинизелли:.
«Мы в этом цирке танцевали индусский танец, а нам за выступление давали буханку хлеба Я, когда маленький был, в цирк Чинизелли ходил иногда. Никогда в жизни не думал, что когда-нибудь буду в нем выступать. В других местах нам давали кулек крупы или муки, иногда кусок сала. Если наше выступление нравилось, можно было получить дополнительно несколько кусков сахара».
По словам Баланчина, особой популярностью в те годы пользовался у зрителей матросский танец. Несмотря на то, что артисты Императорской балетной школы были вынуждены изображать, будто они забираются на воображаемую мачту или натягивают паруса, они старались делать это профессионально, так как от этого зависело, получат ли они еду.
Его жизнь изменилась в 1924 году, когда он уехал на гастроли из России и уже не вернулся в страну. Как-то в одном из интервью он признался, что его часто спрашивают, кто он по национальности.
«По крови я грузин, по культуре — скорее русский, а по национальности — петербуржец», - отвечал он.
Николай Цискаридзе: «Балетная профессия передаётся «из ног в ноги» 
Демоническая Каралли. Как балерина оказалась замешана в убийстве Распутина 
«Я просто любила танцевать». История жизни балерины Марины Семёновой 
Балет для избранных. Как учились в академии Вагановой 200 лет назад