— Мы вошли в Берлин: все горит, грохочет, не поймешь, откуда кто стреляет, в каком направлении, только успеваешь головой крутить и думать, куда бы укрыться. Вдруг откуда-то появляется наш солдат с канистрой бензина, подбегает к огромному семиэтажному дому и льет бензин, пытаясь его поджечь, — такая вот ненависть была!
Но как только бои затихли и стали появляться берлинцы, из нашей полковой кухни повар раздавал немцам борщ. Целая очередь стояла.
Никогда не забуду вид берлинских домов, все окна и балконы которых были завешены простынями и полотенцами, свидетельствующими о безоговорочной капитуляции.
И буквально через неделю после Дня Победы уже можно было найти в городе пиво! Оно было недорогое, но очень плохое. У меня даже сохранились некоторые этикетки.
После капитуляции свободно ходили по городу, с немцами общались: мы и за столами с ними вместе сидели, и даже ноябрьские и майские праздники отмечали! Из разговоров выяснялось, что Гитлер не для всех немцев был кумиром.
Мне порой кажется, они ожидали, что с нашим приходом ситуация изменится к лучшему: Германия станет свободной.
…Из Берлина нашу армию отвели в район Дрездена. Года два жизнь еще была свободной, а потом за дело взялся Берия, началась изоляция наций, построили военные городки, оцепленные проволокой. Все изменилось, с немцами дружеских встреч уже не было.
Под столом переговоров
Вот какую историю рассказал мне один фронтовик, Герой Советского Союза:
— В середине мая 45-го мы с приятелем были вызваны к Командующему армией генералу Богданову.
Первым к генералу вошел приятель, но вскоре дверь кабинета распахнулась и он буквально выскочил оттуда, держась рукой за левую щеку. Я не успел ни о чем его расспросить, но в кабинет зашел, готовясь к худшему.
Богданов, стоя у стола, сообщил, что меня и моего товарища направляют на учебу в Бронетанковую академию.
Такого поворота я никак не ожидал и без обиняков заявил, что хочу демобилизоваться. Не успел договорить, как увидел поднимающуюся кверху руку генерала со сжатым кулаком. Не раздумывая, я «нырнул» под стол и затаился. Командарм попытался выгнать меня из укрытия ногами, но тщетно: стол был громадным, и я свободно маневрировал под ним, избегая ударов.
Ситуация, как ни странно, меня развеселила. И даже возникла бредовая мысль — а вдруг командарм тоже залезет под стол? В голове отчетливо промелькнула картина: сидят под столом два Героя Советского Союза и «вручную» выясняют отношения.
В этот момент я услышал голос сверху: «Ну, хитер, разведчик! Ладно, вылезай, поговорим серьезно».
Я сел на предложенный мне стул, а генерал сказал: «Вот что, Николай! Твое желание понятно, я бы сам с удовольствием расстался с армией, но надо смотреть вперед. Придут новые люди, кто будет их учить? Принято решение о командировании лучших офицеров».
Пришлось соглашаться, а про себя еще и «спасибо» сказать, что меня «как лучшего офицера» не наградили тумаком.
Воля Огрызкова
— Единственная моя фронтовая фотография, — продолжает Юрий Сергеевич, — была сделана в польском городе Сампольно. Поначалу переговоры с местным фотографом не давали результатов, на все просьбы он отвечал: «Нема ниц, вшистко герман забрал» («Ничего нет, все забрали немцы»). Только когда мы предложили мастеру мешок сахарного песку и половину свиной туши — из трофейных запасов, — все сразу нашлось, и фотографии были готовы на следующий же день.
Лучшей валютой были продукты, мыло, полотенца, нижнее солдатское белье, топоры и лопаты. Но нам выдавали и злотые, правда, не пользующиеся спросом. Мы убедились в этом в деревушке со странным названием Воля Огрызкова, которое было написано на дорожном указателе латинскими буквами. Хотели купить у селян самогон и чего-нибудь съестного. У одного из домов мы увидели пожилого пана и, поздоровавшись, начали переговоры:
— Пан, у тебя вутка до пшедання есть? («Есть водка на продажу?»)
— Нема ниц, вшистко герман забрал. («Ничего нет, все немец забрал».)
О чем бы мы ни просили, даже напиться воды — в ответ звучала стандартная фраза. Наконец один из наших произнес:
— А совесть у пана есть?
— Нема ниц, вшистко герман забрал! Мы встретили этот ответ дружным хохотом.
Осталось четверо
…Вскоре после Дня Победы вышел первый приказ о демобилизации двенадцати старших возрастов. К построению мы готовились с особым чувством радости. Перед строем появились командир полка и начальник штаба, который зачитал приказ и скомандовал: «Лицам, перечисленным в приказе, сделать шаг вперед!»
Из строя вышли… четыре человека. Только четверо остались в живых из «Двенадцати старших возрастов».