— Виктор, как это вы нашли время на спектакль?
— С Равиковичем нас связывает давнишняя дружба. Лет 7 — 8 назад в этом театре я уже ставил с ним спектакль. И когда Анатолий Юрьевич позвонил мне и сказал, что у него юбилей и он очень хочет, чтобы я сделал с ним работу, я пообещал. Долго выбирали пьесу. А как выбрали, нашлось и время.
— В чем же особенности «бенефиса»?
— Сам Равикович настаивает, что это просто спектакль, а не бенефис. Ему важно поставить не точку, а скорее — тире. Для меня работать с Анатолием Юрьевичем — это, как говорится, за бесплатно иметь постоянную возможность набираться опыта. Равикович играет не просто «божиим наитием». В нем есть способность быть любым, соединение бесшабашности и детскости, а с другой стороны — продуманности и выверенности. На современной сцене я по пальцам могу насчитать таких артистов.
— Неужели пьеса 60-х годов показалась вам актуальной?
— Гиперактуальной! Представьте, что группа молодых людей попала в заповедник и встретила там уникальное животное, вписанное в Красную книгу. Таков герой Равиковича — человек доверчивый, искренний, можно сказать, блаженный. А сегодняшний мир против блаженных. Он весь направлен на технологию, прагматизм. Сохраним мы блаженного, бе.зумца — значит, мир останется живым, человеческим, а не механистическим.
Кто заколачивает деньги
— Режиссеры жалуются, что молодые артисты уже не относятся к служению в театре с трепетом, им бы только зарабатывать…
— Многие бросились, конечно, заколачивать деньги. Но из тех, кто много суетится, даже если есть талант, ничего не выйдет, потому что актерская профессия — это еще титанический труд, пахота. Возможно, кому-то подфартит, станет «медийным лицом», но не мастером. Можно взять любого монтировщика сцены, и если показывать его 24 часа по «ящику», все скажут, что он популярен.
У моих артистов, я считаю, большое будущее, они приходят на репетицию раньше меня, уходят позже. Тот же Сережа Перегудов много снимается в кино, но я знаю, что сейчас он отказывается: «У меня выпуск спектакля». Если человек может определиться, что-то отложить из-за серьезной работы, я верю, что он вырастет в мастера.
— Как вы объясняете то, что люди, несмотря на давление телевидения, все больше ходят в театр?
— В театр люди приходят видеть проявления человеческого духа, жизни. Больше ни одно искусство не может этого дать, хотя все остальное у всех искусств сильнее, мощнее, технически обеспеченнее.
— Вам-то самому зачем театр, ведь вы — режиссер уникальных шоу. Чего стоит недавняя презентация Новой Голландии во время Петербургского экономического форума! О разнице в оплате таких проектов и спектаклей я уже не говорю.
— Мне было бы скучно заниматься одним и тем же. Несмотря на то что за плечами академическая школа Товстоногова, я делал «Сноу-шоу» со Славой Полуниным. Если бы работал только в театре, взвыл бы от тоски через три спектакля и бросил профессию. Но и в бизнес не хочу уходить, понимаю, что раз-два в год должен ставить, чтобы быть в форме.
— Как вы, петербуржец, сумели пробиться в Москве, где в мире шоу-бизнеса все давно схвачено?
— Это иллюзия, режиссерский дефицит существует всегда. Профессия-то — штучная. И если человеку с организаторскими способностями Господь дал толику таланта, я не думаю, что у него могут быть серьезные проблемы с работой.
Александр Федоров: «Не могу играть в бильярд»