— Я решил, что эта история красиво дополняет подлинную, и стал собирать город.-
ской фольклор, легший в основу моей первой книги. Но когда с рукописью пришел в Лениздат, с порога услышал, что «позволяю себе в высшей степени возмутительные вещи». Мне настоятельно рекомендовали «перестать заниматься ерундой, собирать сплетни по кухням и в трамваях». Долгие годы писал «в стол». Но с началом перестройки климат поменялся, и мои книги стали издаваться одна за другой.
Влияние предков
— Когда строился Исаакиевский собор, многих современников возмущала его громоздкость, петербуржцы боялись, что размеры детища архитектора Монферрана испортят историческую панораму города. Но прошло время, и Исаакий воспринимается не иначе как символ города. Не ждет ли такая же участь и вызывающий бурные споры «Охта-центр»?
— История повторяется один к одному. Такова судьба любого незаурядного архитектурного сооружения. Многие петербуржцы в свое время отрицательно воспринимали некоторые нынешние «визитные карточки» Северной столицы. Большеохтинский мост критики до сих пор обвиняют в «голом рационализме» и «грубом инженеризме». Монументальные формы «Большого дома» на Литейном считают неоправданно большими, заслоняющими обзор Невы и уродующими окрестности. А Дом компании «Зингер» вообще прозвали «гнилым зубом в челюсти Невского проспекта». Есть мнение: чтобы новое здание вписалось в привычную городскую среду, должно пройти минимум 70–75 лет. Это три поколения горожан, за это время потомки должны выйти из-под влияния предков, чтобы выработать уже свой, новый взгляд на былое. И лично я положительно отношусь к строительству газпромовского небоскреба на Охте.
— А вас не пугает, что среди противников проекта «Охта-центр» много как рядовых горожан, так и известных деятелей науки и культуры?
— В разгоревшихся спорах вижу мало корректности противоборствующих сторон по отношению друг к другу. Начнем с того, что многие аргументы противников строительства сводятся к следующему — небоскреб испортит обзор исторического центра города. Но ведь Охта никогда не была центром — она была окраиной, воспринималась как окраина и застраивалась как окраина. При всем уважении к протестующим мэтрам культуры, тем не менее понимаю, что плодами строек века будут пользоваться наши потомки, а не мы. И от нас зависит, каким мы передадим им наш общий дом: застывшим археологическим звеном, во внутренностях которого копошатся ученые-эстеты, или живым и растущим организмом.
Петербуржец — состояние души
— Петербуржцы считают себя особенными. Как вы считаете, это действительно так или просто у нас высокое самомнение?
— Мы с молоком матерей впитали вежливость, обходительность, тактичность. Нас возмущает, когда на задней площадке трамвая кто-то ругается матом. Входя в здание, мы придерживаем дверь, чтобы она не ударила входящего следом. Можно много примеров привести. Но назвать себя петербуржцем может не каждый родившийся в городе на Неве. Это не привилегия, а состояние души и отношение к окружающим.
— Но сплошь и рядом можно услышать разговоры, что в прошлое уходят культура и интеллигентность бывших ленинградцев…
— Я бы не драматизировал ситуацию. Подобное мы уже проходили в 20-е годы прошлого века, когда после революции эмигрировали или были расстреляны носители культурных традиций прошлого, аристократы и интеллигенция. Но за какие-то двадцать лет вчерашние шариковы преобразились благодаря целебному воздействию вековой культурной почвы нашего города.
Когда вижу подростков, пьющих пиво на улице или целующихся на эскалаторах метро, я отношусь к этому спокойно. Чем они хуже ленинградцев 60-х, которые шумными компаниями веселились в парках, выезжали по выходным отдыхать на природу с патефонами и гитарами?
— Но почему отдельным приезжим провинциалам удается завоевать Питер, а другие перебиваются с хлеба на воду?
— Чтобы Петербург принял чужака, он должен духовно соответствовать этому славному городу. Желания заработать денег и сделать карьеру недостаточно, нужен еще определенный багаж за душой, стремление, как говорят в народе, «наэрмитажироваться». Наш город — интернациональный и космополитический, про всех нас, петербуржцев, говорят «люд псковский да витебский, народ самый питерский», ведь все мы петербуржцы в первом поколении, которых государь-император Петр Алексеевич согнал сушить болота и прорубать окно в Европу. У всех есть шансы, но в естественном отборе выживает наиболее пассионарный.
— А чем вы объясните, что город-герой Ленинград, пережив ужасы 900-дневной блокады, сегодня «гремит» на всю страну последними громкими случаями проявления расовой нетерпимости?
— Больно и страшно осознавать, что общество захлестнули ксенофобия и национально-расовая нетерпимость — жертвами становятся даже малолетние дети. Для себя могу объяснить это низким уровнем культуры среди молодежи, ведь и в Германии фашизм зародился среди лавочников и маргиналов. Свою печальную лепту внесли в это глобализация и катаклизмы постперестроечного периода.