Недавно назначенный на эту должность Карл Эрик Лаантеэ Рейнтамм рассказал об истории своей семьи и своего народа, о том, как важно знать, где твои корни, как меняют, но не ломают человека суровые обстоятельства жизни, и почему жить интересно.
«Мой отец был священником»
- Господин Генеральный консул, как вы себя чувствуете в Петербурге?
- Мне здесь очень нравится. Мне вообще нравятся большие города. А Петербург к тому же исторический город, у него богатое прошлое.
- Тогда в Пскове, должно быть, вам было скучновато?
- Нет, потому что там очень приятные люди, как и здесь. Вообще в России люди приятны в общении. Когда я гуляю со своей собакой, прохожие говорят: «Какая красивая собака». Такая открытость импонирует. В Пскове мы жили пять лет, это было интересное время. Хотя вообще я привык к столицам, ведь я родился в столице Перу, в Южной Америке. Потом мы жили в Нью-Йорке, Монтевидео, Буэнос-Айресе…
- Ваш отец был дипломатом?
- Нет, он был лютеранским священником. Я - ребёнок беженцев из Эстонии. Мои родители, оба эстонцы, ещё детьми покинули родину в 1944 году. А познакомились в Швеции в 1965-м и, поженившись, переехали в Америку. Я родился в Лиме в 1968 году, потом мы перебрались в Нью-Йорк, затем в Монтевидео. Потом вернулись в Швецию - там, в основном, и прошли мои детские годы. Я ходил в эстонскую школу в Стокгольме, при этом знал шведский язык. Для нашей семьи всегда было важно владеть языком страны, в которой живёшь. Эстонцы вообще хорошо интегрируются.
- Сколько языков вы знаете?
- Могу общаться на восьми. Домашним всегда был эстонский. После шести лет обучения в эстонской школе я пошёл в школу с преподаванием французского. По субботам мы со старшей сестрой занимались с учительницей испанского. И каждое лето ездили из Швеции в Испанию, месяц проводили в деревне, общались с местными детьми. Как рассказывала моя мама, свои первые детские слова я произнёс на испанском, а моей няней в Перу была индианка.
«В семье все были хуторянами»
- Судя по всему, в вашей семье большое значение придавалось образованию?
- Это обычная история, когда родители хотят, чтобы следующее поколение жило лучше. А для этого надо получить хорошее образование. В моей семье все были хуторянами, простыми людьми. Так исторически сложилось, что у эстонцев не было своей аристократии, поэтому учеба им была недоступна, хотя грамоту как лютеране они знали. Всё изменилось после аграрных реформ 1816-1819 годов, когда крестьяне стали владельцами своих хуторов. И дальше уже зависело, заработает ли семья на то, чтобы выучить детей. Как правило, хватало на обучение старших, а младшим предназначалась судьба трудиться на земле, как и предыдущим поколениям. Мои прадед и дед по материнской линии стали агрономами. Прадед получил образование в Петербурге и был управляющим усадьбой, а дед после службы в царской кавалерии учился в Кёнигсберге. Родители-хуторяне очень хотели дать ему образование. Если бы не 1917-й, то он, наверное, тоже учился бы в Петербурге. Мой отец окончил бы Тартуский университет, если бы не война, поэтому высшее образование он получил уже в США. В поколении моих родителей все стали врачами, инженерами, архитекторами. Моя мама - геолог. В Торонто, например, есть целые кварталы, построенные эстонскими архитекторами. Чтобы понять, насколько важно для эстонской семьи дать детям образование, нужно знать нашу историю. С другой стороны, тот, кто знает историю своей семьи, может лучше понять других.
«Мне было скучно в Швеции»
- А когда вы решили заняться русским языком?
- Когда в СССР началась перестройка, мне было 17 лет, и мне было скучно в Швеции. Я учился в Стокгольмском университете на факультете языкознания. По окончании думал вернуться в Южную Америку. Мне не нравилось, что в Западной Европе принято так тщательно планировать жизнь и слишком много смотреть телевидение. Но в СССР началась перестройка, а в Стокгольме открылись вечерние курсы русского языка, которые я стал посещать. Одновременно в университете нам предоставили дополнительный выбор языковых дисциплин. Я выбрал латышский язык, так как давно им интересовался. А потом вдруг летом 1989 года впервые в истории Стокгольмского университета поступило приглашение из Рижского университета на летние курсы латышского языка. Я поехал в Ригу, тогда же первый раз увидел Эстонию. И побывал в Вильнюсе, в Москве. Для меня открылся совсем новый мир.
- И он был интереснее, чем в Швеции?
- Вообще жить только в одной стране - это, думаю, ни для кого не хорошо, мы все должны больше попробовать в своей жизни, больше путешествовать, чтобы лучше понять друг друга. Через Латвию я увидел Эстонию и Россию. И это было очень интересно - как раз в том возрасте, когда человек тянется ко всему новому - мне просто повезло. Вот с климатом не повезло. Длинная холодная зима…
- Да, не Уругвай. И там, где вы родились, много солнца… А не показалось ли вам, когда стали знакомиться с Россией и Эстонией, что в жизни людей было немало закрытости и необустроенности?
- Я это видел, но также видел и то, что у людей так много надежды… И чувствовал, что мир меняется и будет лучше, что границы откроют. Так, как эстонцы живут сейчас в Эстонии, они никогда не жили. И я очень рад быть сейчас в Петербурге, рад видеть, как здесь живут. Намного лучше, чем раньше.
«Нас спасли утром»
- Вы принадлежите к поколению дипломатов, которые пришли на службу после того, как Эстония стала независимой…
- Я начал работать в министерстве иностранных дел в 1998 году, за год до этого окончив дипломатическую школу. Окончил бы её и раньше, если бы не случившаяся трагедия. Я был готов к поступлению ещё в 1994-м и тогда же уехать из Швеции. В сентябре 1994 года посетил дипломатическую школу в Таллине, чтобы через неделю вернуться на экзамены. Дорога в Стокгольм мне предстояла на пароме «Эстония»…
- Вы были на потерпевшем крушение пароме «Эстония»?!
- Да, я пережил это. Мне было 26 лет. Это единственный раз, когда я ехал один. На пароме были знакомые - родители одноклассницы, я видел их ещё вечером, они погибли, и много эстонцев из Стокгольма, которых знал. Мне повезло, что со мной не было друзей, это было бы трудно пережить. Нас спасли утром. Трагедия случилась ночью, к утру все в нашей лодке были ещё живы, некоторые умирали уже во время спасения.
- Такая трагедия накладывает отпечаток на последующую жизнь…
- Меня и раньше судьба испытывала: у меня было необычное детство, приходилось видеть такое, что большинство детей не видит. В Уругвае мы жили под постоянным страхом, там похищали детей, и в наш дом пару раз приходили террористы - ведь отец работал на американскую церковь. И только благодаря тому, что моя мама была для них из страны Улофа Пальме, к тому же умела как-то договариваться с нежданными гостями, с нами ничего не случилось.
«Коли любишь, так скажи»
- Вы много повидали в своей жизни, что по-своему формирует человека. Мне кажется, вы очень подходите своей работе.
- Мне нравится моя работа, это было мечтой - оказаться в Петербурге. Я чувствую, что здесь часть истории моей семьи. Здесь учился мой прадед, бабушкин дядя работал в Гатчине. Это хорошо, когда знаешь, где твои корни. С моей женой мы познакомились у эстонских русских в Таллине. Я пришёл в гости к одной даме, ей был 91 год. Вера Николаевна родилась в семье царского офицера, жившей в Эстонии с 1912-го. Я хотел научиться играть в бридж, собралась женская компания, всем под 90. И была девушка Эва, бравшая у Веры Николаевны уроки музыки, моя будущая жена. Вера Николаевна была высокообразованной женщиной, с прекрасным чувством юмора. Говорила со мной по-эстонски. Когда во время игры я случайно коснулся её ноги, она, посмотрев на меня, сказала: «Коли любишь, так скажи, а ботинки не порть». А когда потом уже мы с Эвой сообщили ей, что ждём ребенка, она сказала: «Это вам не канарейка». Видите, как интересно жить. Она ушла из жизни в 96 лет, оставила нам старые фотографии - своих детей у неё не было, и флаги - эстонский и российский, которые хранила все советское время.
Георгий Полтавченко: «Служить Отечеству и Петербургу» 
«Пишу, когда мне стыдно». Выдержки из последних интервью Евгения Евтушенко 
Виртуальный амур "забивает стрелки"