Джеймсу Уотсону было 34 года, когда он получил Нобелевскую премию за открытие двойной структуры молекулы ДНК. Человек-легенда, чье исследование стало началом новой эпохи в биологии, неоднократно подвергался за рубежом критике за смелые, порой неполиткорретные высказывания. Американский биолог открыто заявлял, что люди не могут быть равны по законам эволюции. За что был вынужден уйти с поста руководителя лаборатории, где работал.
Американский биолог посетил Санкт-Петербург, где выступил с открытой лекцией перед студентами и преподавателями СПбГУ. Самые яркие высказывания ученого - в материале SPB.AIF.RU.
О фармацевтической отрасли как бизнесе
– Я интересуюсь созданием препаратов, которые излечат рак. Убежден, они должны быть как можно более доступными и недорогими. Сейчас фармацевтическая отрасль и отрасль биотехнологий в США и Европе очень безответственно относится к своему делу. Их главная задача – не обеспечить здоровье людей, а обогатиться. Препараты стоят гораздо больше, чем люди могут себе позволить. Когда мы разработали лекарство для борьбы с мышечной атрофией, и нам пришлось взаимодействовать с представителями бизнеса, чтобы вывести препарат на рынок, то нам предложили установить ценник на годовой курс в размере 600 тысяч долларов. Кто смог бы оплатить такую сумму?
К сожалению, сейчас в США медицина стоит так дорого, что больницы стали бизнес-предприятиями. Фармацевтика – это очень дорогая отрасль. Те люди, которых удалось излечить, зачастую в итоге оказываются банкротами. А если при этом люди не смогли избавиться от болезни, то это просто катастрофа.
Считаю, что бизнес также не совместим с образованием. Сейчас складывается такая ситуация, что на будущих студентов навешивают долги, с которыми они никогда не расплатятся. Это скандал и катастрофа.
Считаю, что нельзя все ставить на коммерческую стезю. Нужно работать на жизнь.
О борьбе с раком
– Война с раком ведется почти 40 лет. Я был членом президентского комитета, из которого меня благополучно вышибли, потому что я заявил, что за 10 лет нам с раком не справиться, так как у нас недостаточно знаний.
Раньше, когда люди занимались этим вопросом, они в химии совсем не секли. Это как с ДНК: чтобы раскрыть его структуру, нам нужно было знать химию. А врачи химией практически не владеют. Они не имеют необходимого понятийного аппарата, чтобы прийти к нужным идеям. Поэтому они слушают, что им сверху спускает большая фарма, и все это передают пациентам.
Я надеюсь, что через пять лет, к примеру, рак поджелудочной железы будет полностью излечен. Поэтому эти пять лет я так хочу прожить, несмотря на то, что в теннис я буду играть уже не так успешно, как сейчас.
Об увлечениях в студенческие годы
– Теория Дарвина, эволюция – вот что меня увлекало в студенческие годы. Я был рад учиться в университете. Моя семья не была богатой, каждый вечер после занятий я возвращался домой.
Друзей у меня особенно не было. В университетские годы я с девушкой ни словом не перекинулся, на свидания не ходил. Впервые я поговорил с молодой женщиной с глазу на глаз, когда поступил в аспирантуру. Это была большая ошибка: я был не готов (смеется).
В те годы я обожал биологию, а ДНК оказалось делом всей моей жизни. Учиться мне было хорошо. Может быть даже больше, чем другим.
Отсутствие друзей меня даже не расстраивало, потому что у меня были книги. К тому же у меня были замечательные понимающие родители, с которыми можно было поговорить.
О генной инженерии
– Нужно улучшать природу человека. Мы знаем, как функционирование супрессоров опухоли предотвращает появление рака у слонов, например. Мы можем, выявляя эту мутацию, определять, у кого может возникнуть рак, у кого нет.
Я всегда говорю: если вы стоите на крайних рубежах науки, то очевидно, что ошибки неизбежны. Их не предотвратить. Но ничего страшного нет: ошибки совершать необходимо.
Я выступаю против любых ограничений до момента проведения эксперимента. Когда эксперимент был проведен и он доказал свою несостоятельность, вот тогда можно вводить какие-либо запреты. Но до наступления экспериментальной фазы их вводить категорически нельзя. Когда вы стоите на берегу передовой истории, то о каких ограничениях может идти речь?
Может быть, мы сможем создать человека, у которого будет иммунитет к раку, а может – найдем ген, который заставит исчезнуть республиканцев (смеется).
О влиянии генетики на судьбу и характер
– Хотелось бы, чтобы среда определяла сознание, но на самом деле, подозреваю, что Ландау – это не плод среды, а результат генетического стечения обстоятельств.
В Америке стоит дилемма: мы хотим, чтобы все люди были равными, чтобы не было людей второго сорта. Но эволюция работает по-другому. Эволюция – это отбор лучших. Есть конкретные гены, которые влияют на характер, на интеллектуальный уровень, на будущее людей. В Нидерландах, к примеру, ведутся исследования на эту тему, в США же это считается неполиткорректным.
Эволюция – это отбор лучших. Есть конкретные гены, которые влияют на характер, на интеллектуальный уровень, на будущее людей.
В Штатах многое, что я говорю, воспринимается как пощечина общественному вкусу. Думаю, президент Трамп меня бы поддержал, но вот декан Гарварда в глаза меня видеть не хочет. Получается, что мы закрываем глаза на правду, а университет не должен отворачиваться от истины.
О памяти и фактах
– Меня интересует принцип хранения информации в мозге. Существует интеллектуальная проблема, когда никто не представляет, чего же нам не хватает – фактов или идей. Я надеюсь, что в результате появления новых идей будут совершены прорывы в науке. В реальности же в большинстве своем мы заняты сбором фактов. Делать это довольно легко. Интерпретировать их гораздо сложнее.
Часто звучат вопросы: «Где заниматься проблемами мозга? Хорошо ли у вас в лаборатории?». Да хорошо, но проблема в другом. Надо родиться Ландау, чтобы идея зародилась в вашей голове. Я знаю Джона Хокинса (американский лингвист, профессор Кембриджа - ред.). У него полно идей. Но на самом деле в этом мире есть человек пять, с которыми есть о чем поговорить. В биологии этот мир очень узкий. Мы считаем, что в биологии все проблемы решаемые, но мозг еще пока не дошел до той степени эволюции, чтобы иметь достаточный потенциал для осознания самого себя.
Мозг еще пока не дошел до той степени эволюции, чтобы иметь достаточный потенциал для осознания самого себя.
Об эволюции и «улучшении» человека
– Я считаю, что двигаться нужно в направлении улучшения человека. Одна из важных идей – создание людей с иммунитетом к раку. Мне кажется, люди убеждены, что эволюция прекратилась. Но она все еще существует. Мы можем ее даже ускорить. Может быть, нужно это сделать для того, чтобы выжить в условиях новых катастроф? Так что, думаю, многим нужно принять новые границы науки.
О трудолюбии
– Я преуспел в жизни, возможно, потому что я много работаю, а не потому что умнее других. Я люблю читающих людей. Сейчас стало гораздо проще получать информацию, например, через Интернет.
Если раньше человек преуспевал, так как был более мощным, физически развитым, то сейчас важен мозг. Не все оказались к этому готовы. И неравенство связано именно с этим.
Решать эту проблему непросто. В США мы же пытаемся закрывать глаза на это неравенство и винить во всем социальный строй. Но неравенство существует. Оно повсюду.
В Турции, к примеру, отказались от преподавания эволюции в школе вообще. У нас есть коллеги в Турции, которые понимают всю безумность этой идеи.
Бороться с эволюцией, как это происходит сейчас – просто невозможно.
Судьба на выбор? Академик Инге-Вечтомов о наследственности и утечке мозгов 
«Воспитать гения нельзя». Профессор Черниговская о времени и «лжи» мозга 
Красота стоит того, чтобы за нее бороться 
Директор Института мозга человека РАН Святослав Медведев: «Общество теряет смелость» 
Эгоисты или активисты? Молодёжь любит родителей и боится ответственности