Драматические события истории России XX века – революция, две мировых войны, распад страны – отразились на судьбах целых народов. С лица земли были практически стерты финны-ингерманландцы, несколько веков назад сформировавшиеся на берегах Невы и сыгравшие огромную роль в истории Санкт-Петербурга. Сейчас в Северной столице проживают всего около 3 тыс. ингерманландцев, которые стремятся сохранить память и культуру своего народа.
Между двумя мирами
История этого народа восходит к началу XVII века, когда территории вокруг Невы и Карельский перешеек были захвачены Швецией. Завоеватели начали насаждать новую лютеранскую веру, и православные жители этих земель – русские, карелы, водь и ижора – стали уезжать в Россию. Тогда шведское правительство решило заселить опустевшие территории жителями Финляндии, начав массово переселять сюда колонистов.
За несколько поколений финны смешались с оставшимися местными жителями, отчасти переняли их культуру, и в результате на берегах Невы сформировался новый, отличающийся от всех соседей народ ингерманландцев (по старинному шведскому названию этой территории). Когда Россия вновь вернула себе потерянные земли, а Петр Первый стал строить новую столицу страны, то ингерманландцы никуда не уехали, а напротив, сыграли значимую роль в создании города – вместе с русскими крестьянами они мостили дороги, строили укрепления, возводили дома и дворцы Петербурга.
Кроме того, именно ингерманландцы фактически взяли на себя продовольственное снабжение города. Аккуратные и трудолюбивые ингерманландцы в своих деревнях (на месте многих из которых сейчас раскинулись спальные микрорайоны Северной столицы) производили молочные продукты, выращивали зерно и овощи. Они поставляли в Петербург грибы и ягоды, рыбу и лесную дичь. Образ девушки-«чухонки», которая рано утром прибывает в город со свежайшими молоком и творогом, вошел в русскую классическую литературу. Появился даже специальный термин – «охтенки», так называли финских молочниц.
Кроме того, ингерманландцы работали в Петербурге извозчиками, трудились на уборке снега. Многие специально приезжали на санях в город на Масленичные гуляния, и само это развлечение на тогдашнем городском языке называлось «катание на вейках», от финского слова вейкко («братец») – так обращались к финским извозчикам.
Уровень жизни многих ингерманландцев в конце XIX – начале XX веков был столь высок, что для работы в хозяйстве они привлекали наемных работников уже из самой Финляндии. Почти в каждой деревне, особенно в северной Ингерманландии, были финские батраки, пастухи, табунщики, землекопы. Многие финны стремились жениться на местных девушках. Что было не так-то просто – за несколько веков жизни бок о бок с русскими, ингерманландцы впитали в себя множество традиций, которые отличали их от финнов.
«После поездки в Финляндию мои глаза открылись, и я увидел, что никакие мы не финны. Мы живем на границе двух миров, между Востоком и Западом, и потому в каждом из нас сидит как финн, так и русский. Мы еще почитаем старинные финские ценности, мы честны, мы не обманываем, не воруем, никогда не берем взяток и так далее, но все остальное в нас – русское», – писал, цитируя отца, классик ингерманландской литературы Юхани Конкка в своем автобиографическом романе «Огни Петербурга».
«Подозрительный» народ
К началу XIX века почти все окрестности Северной столицы еще были финноязычными. К 1919 году на этой территории насчитывалось 758 чисто финских деревень, 187 деревень и с русским, и с финским населением. По данным за 1926 год, в городе на Неве и в области проживали почти 120 тысяч «ленинградских» финнов, так тогда называли ингерманландцев.
Ударом для ингерманландцев стала Октябрьская революция и последовавшее провозглашение независимости Финляндии – народ, живший на территории России, но исторически и культурно тянувшийся к финнам, оказался фактически разорван. Свои среди чужих, и чужие среди своих – так можно охарактеризовать ситуацию, в которой оказались «ленинградские» финны. В Суоми их готовы были принимать, но на условиях полной ассимиляции – вплоть до запрета на само слово «ингерманландцы».
В Советском Союзе все было еще трагичнее. В первые десятилетия советской власти судьба финнов ничуть не отличалась от судьбы прочих жителей страны – те же комсомольские и коммунистические организации, те же колхозы. Широко развивалась преподавание на родном языке – появлялись техникумы, а в 1926 году специально для ингерманландцев было создано отделение в Пединституте им. Герцена. Издавались газеты и книги. Но чем ближе была Вторая мировая война, чем натянутее становились отношения между Финляндией и СССР, тем подозрительнее поглядывали на ингерманландцев органы власти. Привыкшие к хуторской системе сельского хозяйства те не очень-то рвались вступать в колхозы, продолжали активно общаться с родными и друзьями за границей. Первые чистки прошли еще в начале 30-х годов, а самый тяжелый удар обрушился на ингерманландцев в 1937–1938 годах. Были уничтожены все финские национальные сельсоветы, ликвидированы все лютеранские приходы, закрыты все финноязычные учреждения, газеты, журналы, учебные заведения. В частности, финский театр в Ленинграде был закрыт за то, что превратился «в сборище агентов иностранной разведки». Множество ингерманландцев были арестованы и высланы из Ленинграда и Ленинградской области. Депортировали финнов и из приграничных районов. Ингерманландские «кулаки» поехали обживать просторы Сибири вместе с русскими крестьянами, не желавшими вступать в колхозы.
Несмотря на этот удар и все подозрения в свой адрес, ингерманландцы во время войны не предали свою Родину – около 30 тысяч финнов оказались в блокадном кольце и разделили все ужасы войны вместе с прочими ленинградцами. Множество финнов, призванных в действующую армию, получили ордена и медали, уроженец Петергофского уезда Петр Тикиляйнен стал Героем Советского Союза посмертно, пав смертью храбрых при отражении натиска финских войск. Несмотря на это, даже после войны ингерманландцам не разрешили вернуться на землю предков – кто-то, конечно, правдами и неправдами пробирался в город на Неве, исключения делались также для награжденных бойцов и командиров Красной армии. Но большая часть так и осталась жить на других территориях страны. (К слову, экс-губернатор Петербурга Владимир Яковлев родился в Якутской ССР, куда была выслана его мать, Хильма Ляхтинен, уроженка деревни Лимузи Ораниенбаумского района.)
Некогда компактная общность распалась. Ингерманландцы смешивались с соседними народами, утрачивали культуру, забывали язык. А когда начались реформы, народ был реабилитирован и все запреты сняты – то опять сказался фактор Финляндии, разрешившей въезд потомков ингерманландцев на ПМЖ. В результате тысячи ингерманландцев уехали на Запад от постперестроечной нищеты и безнадежности. В России осталась память об этом уникальном народе – и сотни энтузиастов, не желающие терять свою самобытную культуру.
И в культуре, и в науке
Ингерманландцы сумели сохранить уникальные особенности старинной финно-угорской культуры, позабытые на других территориях. Так, финский финский лингвист и фольклорист Элиас Леннрот использовал в «Калевале» сюжет о Куллерво (наиболее трагичные истории всего эпоса), который был полностью заимствован им из рун, записанных в Ингерманландии. Всего же здесь было записано более 30% рун «Калевалы» и собраны 9 томов из 33-томного издания «Древние руны финского народа».
Особое место в ингерманландском фольклоре принадлежит «рентюшкам» – оригинальным танцам под частушки, характерным для северной Ингерманландии. Сейчас эту традицию сохраняет созданный в 1978 году фольклорно-этнографический коллектив «Рентюшки» из Рапполово.
Из числа хорошо образованных, получивших знания в вузах Петербурга ингерманландцев вышло много классиков финской литературы. Представители этого народа сыграли также особую роль в становлении гуманитарной науки на Северо-Западе России – практически во всех вузах, которые были основаны в годы Советской власти, трудились преподаватели из числа ингерманландских финнов. Заметны ингерманландцы и на театральном поприще – к примеру, известную актрису Елену Кондулайнен, выросшую на хуторе в Токсове, в детстве знали как Лемби Вилховну Контулайнен.
Кстати
Имя знаменитого крейсера «Аврора» связано с одной из самых известных дам-ингерманландок – Авророй Шернваль фон Вален. Она была дочерью выборгского губернатора, фрейлиной при дворе супруги Александра II, всю жизнь занималась благотворительностью. Была одной из первых петербургских красавиц, встречалась в свете с Пушкиным, Вяземским, Тургеневым. Вторым браком она вышла замуж за сына знаменитого историка, Андрея Карамзина, с подачи которого имя «Аврора» дали российскому фрегату, а потом его «унаследовал» знаменитый крейсер.
Проект реализован на средства гранта Санкт-Петербурга
Подписывайтесь на наш Телеграмм-канал – https://t.me/aifspb. Обсудить публикации можно в нашей группе ВКонтакте – https://vk.com/aif_spb.
Куда ушла водь? Как пытаются сохранить культуру древнего народа 
«Цепляемся за землю родную». Как ижоры сохраняют свое «место силы» 
У Путина вепсские корни? Какую роль сыграл древний народ в истории России 
Двери открыты всегда. Петербург стал общим домом для многих национальностей