Дина Рубина: Я писала для того, чтобы стало страшно, грустно и печально

Мир человеческого подобия

Дина Рубина: - «Синдром Петрушки» - последняя книга трилогии, в которую входят романы «Почерк Леонардо» и «Белая голубка Кордовы», - роман о кукольнике. О его кукле. О его любви. О кукольном мире. И о том, что есть взаимоотношения куклы с человеком, Всевышнего с человеком. Это не детектив и трудно описать все вопросы, все пласты, которые затрагивает художественное произведение. Роман – это всегда очень сложно организованный организм, и его надо прочесть для того, чтобы понять, о чем там собственно написано.

«АиФ-Петербург»: - Я прочитала о том, что это готический роман, психологическая драма и семейный детектив. Страшно будет?

Дина Рубина: - Это в зависимости от того, что вас пугает в жизни. Если вас пугает отсутствие денег, например, то да, - страшно будет. Я шучу, конечно. Понимаете, ведь в серьезной литературе страшно становится совершено не от того, от чего становится страшно в детективе или в фильмах ужасов. Вот в эпилоге романа мой кукольник танцует просто под музыку, которая сопровождает его половину жизни. Танцует на Карловом мосту. Танцует тот танец, который он танцевал со своей гениальной куклой - самой лучшей, самой прекрасной. Вершиной того, что он создал. И он танцует. Но куклы нет. Она погибла. Она исчезла. И он танцует один. Вот этот танец страшноватый. Одинокий танец одинокого безумца.

Я писала для того, чтобы стало страшно, стало грустно и печально. Чтобы стало страшно от того, что мы так и не знаем, кто мы, относительно мира, относительно Вселенной, относительно Творца; кто мы, для чего пришли на эту землю.

Страх бывает разный. Зощенко говорил, что страх писателя грозит потерей квалификации. Имея в виду, что писатель боится написать о чем то, полагая, что это может навредить, помешать кому-то, обидеть кого-то. Ответственность - страх писателя.

«АиФ – Петербург»: - А какие страхи сопровождают по жизни вас, как писателя?

Дина Рубина: - Помимо того, что я писатель, я все-таки человек. Значит, все наши страхи - дочери, жены, матери - остаются при нас в этом страшном, неуютном мире, в котором мы живем. Мы разучились делать его уютным. Может быть, в связи с этим страшным напряжением информационным вокруг нас, когда все трепещет, дрожит, надвигается на нас и грозит задавить. Страх жизни сопровождает все, и писателя, конечно же, тоже. Ну, а дальше, помимо издания книг, у писателя самый страшный страх – это совершить какой-то неверный шаг в творчестве. Это ожидание провала новой книги. Вот это самый большой страх писателя. Все остальное не так страшно.

«АиФ – Петербург»: - Вы боитесь, да? У вас вышло много книг, есть свой читатель. Можно уже быть уверенной в себе?

Дина Рубина: - Вы знаете, ведь настоящий литератор, настоящий писатель – человек, который не уверен всегда; в каждом абзаце, в каждом слове. В каждой своей книге он никогда не позволит себе быть удовлетворенным в себе. Что такое слава? Слава - настолько эфемерна. Если вы помните, пару лет назад славой пользовала писательница Оксана Робски. Её все покупали и все читали. Что это такое? Внимание читателя к какой-то книге это не означает славу. Слава – это когда ушедший в мир иной писатель продолжает покупаться и заставляет задумываться над своими книгами. Шекспир – это слава, Достоевский - это слава. Все остальное - это известность. Сколько она будет длиться… месяц, три года или даже десять лет – это зависит не от нас.

«АиФ-Петербург»: - Хотела спросить про куклы. У вас была любимая кукла? Почему вдруг возникла тема кукол?

Дина Рубина: - Не могу сказать, что у меня была любимая кукла. Я вообще воспитывалась в семье, где не очень поощрялись игрушки. Я с раннего детства занималась музыкой. Я много часов проводила у инструмента, прежде чем я много часов проводила у письменного стола, и у компьютера – сейчас. Вообще эта сидячая поза и работа - она для меня очень привычна. Кроме всего прочего, когда я была относительно маленькой, у меня родилась младшая сестра, и мне приходилось и ей заниматься. Я была очень работящим ребенком.

Не любимая игрушка, не все эти бантики - меня интересовал мир куклы. Мир человеческого подобия, которое вдруг для ребенка в какой-то момент превращается в нечто живое. Я сама этих кукол создавала. Все они жили в моем воображении. И так было всегда. Я помню, толчком для воображения могло быть что угодно. Мама работала в школе рабочей молодежи, а там ведь серьезные такие дядьки, в вечерней школе: машинисты, кочегары, … и вот однажды ей кто-то подарил найденную где-то в траве на стоянке крошечную куклу, по-моему, нефритовую, похожую на фараона. И мама принесла её домой. Боже мой, это был целый мир. Я год или два сочиняла историю этой куколки. Она жила. Она куда-то шла, она куда-то ехала, она была яркая. Это был целый мир, понимаете?

«АиФ-Петербург»: - То есть это был мир ребенка, который сочиняет какую-то историю. А что происходит с взрослыми?

Дина Рубина: - Я думаю, интерес детский к куклам переходит во взрослую жизнь. Наступает момент, когда человек начинает относиться серьезно к кукле и создавать её, и превращать её в живое. Вот это превращение неживого в живое – это магическая вещь. Вообще кукла – это магическое произведение человеческих рук. И у многих народов кукла исполняла самые сакральные, магические роли. Не буду пускаться в рассказы о том, что, например, делали индейцы некоторых племен. Они просто из своих мертвых вождей делали куклы, и она сама шла к своей могиле под управлением. Это очень таинственная вещь. Куклы исполняли самую разную роль у колдуний, у колдунов. Это были существа, механические куклы, которые жили при дворах царей, королей, фараонов и прочих правителей. Антиох-правитель Селевкидов. У него жили куклы при дворе, он их обожал.

«АиФ»: - Не является ли это подменой?

Дина Рубина: - Совершенно точное замечание. И надо сказать, что и это одна из тем моего романа. Вот это восстание живого против неживого. Жизни против не жизни.

Кукла всегда страшна. Кукол в глубокой древности клали в могилу. Причем у этих кукол были такие сочленения с отверстиями для ниточек. Это были марионетки, их заставляли двигаться. Платон говорил в беседах со своим ученикам, что человек двигается как марионетка, повинуясь своим побуждениям, добрым или злым. Но слушайте только нить разума, потому что это нить, которая идет от головы марионетки и считается главной.

«АиФ – Петербург»: - Вы сказали, что ваша книга об отношениях человека с куклой и творца с человеком. В свое время существовала на ТВ программа «Куклы». И возникает ассоциация по поводу людей, которые превращаются в кукол и которых дергают за ниточки.

Дина Рубина: - Вообще человеческие действия часто связывают с куклами. И та передача была откровенно сатирическая, высмеивающая. Между прочим, я думаю, что прообраз этой передачи – русский балаган Петрушки, того самого Петрушки, который мог высмеять кого угодно: правителя, рыбака... Это желание народа сказать через куклу то, что невозможно сказать прямо.

«АиФ – Петербург»: - Получается, нас дергают за ниточки дети, мужья, начальство на работе, какие-то неведомые обстоятельства. Избежать этого возможно, на ваш взгляд?

Дина Рубина: - Вы знаете, в западном обществе, если вы ушли жить под мост, как, например, кошары во Франции, можно прожить всю жизнь и не быть никому обязанным. Наверное, можно ото всего отрешиться, залезть в бочку, как Диоген, и никому не принадлежать. Но любой человек, принадлежащий социуму, он, конечно, о ком-то заботится, кого-то любит. Это самая главная зависимость. Как только дело касается любви – все! Пиши пропало! Ты уже не свободный человек.

«АиФ-Петербург»: - Значит, любовь – это не свобода?

Дина Рубина: - Любовь - это самая страшная зависимость. И те люди, которые не хотят себя связывать, в известной степени стремятся к свободе.

Для работы нужно чистое пространство

«АиФ-Петербург»: - Первая публикация у вас была довольно рано, в 16 лет. Но я знаю, что вы имеете музыкальное образование.

Дина Рубина: - Я начала печататься в журнале «Юность». Печаталась я очень часто. Я решила, что это проще, чем печь пирожки. Я посылала в журналы свои рассказы, и их публиковали. Консерватория, которую я должна была закончить, всегда была для меня тяжкой нагрузкой. Тогда я часто брыкалась. Это я сейчас понимаю, что это замечательно, что я закончила, а тогда мне казалось, что умение писать даёт образование. Я даже хотела уехать в Литературный институт. Так что… да, музыка меня поначалу страшно раздражала; и когда я уже начала публиковаться, я старалась освободиться от этих пут. Я закончила консерваторию с отличием и немедленно выкинула её из головы.

Я люблю выкинуть из головы все, что не нужно для работы. Все, что мешается в моей мастерской, все, что валяется под ногами.

«АиФ – Петербург»: - А что нужно для работы?

Дина Рубина: - Чистое пространство, конкретный материал, инструмент, который нужен для следующей книги. Когда я писала «почерк Леонардо», мне нужен был цирк. Конкретно – «Цирк Дю Солей»» . И я изучала вопрос. Я переписывалась с воздушными гимнастами. Ездила в Канаду, в Монреаль, в «Цирк Дю Солей». И это все было очень серьезно. И этим занята жизнь, этим жизнь загромождается. У меня все было завалено материалами, энциклопедиями, письмами, которые я пишу каждый день кому-то, кто может мне дать ту или иную справку. И так с каждой книгой, но для этого я должна все старое выкинуть из головы. Спросите меня, как называется тот или иной трюк, который я описывала – я знала все; все настолько, что мне казалось – я сама могу пройти по канату. Но нет, нет, ничего – ничего не помню. Я выкинула все – ничего не помню как о жанре.

«АиФ - Петербург»:- Когда вы писали «Синдром Петрушки», вы знакомились с кукольниками?

Дина Рубина: - Конечно, у меня есть друзья кукольники. Во-вторых, я смотрела кукольные спектакли, я ездила в Краков, Прагу. Я познакомилась со многими интересными кукольниками. Единственное место, куда я не доехала, - это Питер, хотя здесь замечательные кукольники живут. Хотя, замечательных кукольников довольно много, потому что яркие кукольники часто работают в уличных театрах.

«АиФ - Петербург»: - Как долго вы работали над книгой?

Дина Рубина: - От того момента как приходит идея романа до того момента, когда я отправляю текст в издательство, может пройти несколько лет. Но от того момента, когда я начинаю собирать материал, когда я начинаю уже писать в каком-то блокноте, когда я начинаю звонить, с кем-то разговаривать или пишу письма своим пражским знакомым с просьбой дать мне список пражских театров, вот тут может пройти года два. А вот когда я уже сажусь писать роман – ну это приблизительно год.

«АиФ – Петербург»: - Вы переехал в Израиль уже в зрелом возрасте. Легко ли вы привыкали к другой стране?

Дина Рубина: - Нет-нет. Не может мыслящий человек, чувствующий, быстро привыкнуть к кардинальным изменениям. Это была абсолютно другая земля. Другое все. Другие люди, другая жестикуляция, другой градус отношений, обращений друг с другом. И это был культурный шок...

Человек, родившийся во Франции, очень сильно отличается от человека, родившегося где-то, например, в Бостоне. Разные общества. Общество всегда формирует личность. Человек может быть внутренне свободным. Но он привык делать то-то и то-то. На самом бессознательном уровне. Вот, например, я привыкла совершенно спокойно заходить в какой-то израильский магазин, при этом абсолютно привычным жестом бросая сумку на стол охранника. Он её открывает, закрывает и отдает мне. И я ухожу. Кто-то из россиян не понимает этого. Я говорю: «Это для вашей безопасности». В то же время там гораздо более свободная атмосфера в обществе. Вы чувствуете себя более свободным внутри этого общества.

«АиФ-Петербург»: - Наверняка в Израиле вы находитесь в компании творческих людей? Существуют ли такие же посиделки на кухне, как раньше в России. Что изменилось? О чем там разговаривает интеллигенция?

Дина Рубина: - Все о том же: о своей жизни и о своей политике. Но оно, общество, другое. И о России, конечно, много говорим. Жизнь, которая осталась за плечами – она никуда не делась. Наши привычки. Наша молодость. Наши понятия о том, что есть хорошо, что есть плохо, но с наложением какой-то другой жизни.

Я ведь долгое время ездила и выступала перед читателями. И вот выступление перед американцами русского происхождения и немцами русского происхождения – это совершенно разная аудитория, их разное волнует. Обязательно годы, прожитые в каком-то месте, накладывают соответствующий отпечаток.

«АиФ-Петербург»:- Но ваших читателей объединяет одно: они приходят на Ваши встречи. Какая публика более критична к вам?

Дина Рубина: - Каждая аудитория имеет своё лицо. Обнаруживается это на 3-4 минуте по вздохам в зале, по движениям глаз, по тишине или по кашлю. Вообще я могу определить по неуловимой интонации зала, будет у меня сегодня легкий вечер или сложный. Сложно ли мне будет работать с этой аудиторией. Иногда работаешь – как в вату бьешься. И там нет реакции. И это не зависит от стран.

Единственное, мои ровесники и люди чуть помоложе, - они, конечно, понимают все. Люди той формации, когда были приняты какие-то установки негласные в нашем кругу. Очень приятно, когда в России оказываются среди молодежи «люди нашего круга». Это правильно воспитанное дитя из хорошей семьи, которая научила читать, правильно смотреть на жизнь, научила каким–то ценностям. По-разному бывает…

Я иногда получаю очень трогательные письма от семнадцатилетних людей. У меня есть сайт. Молодые люди задают очень необычные вопросы.

«АиФ- Петербург»: - На все вопросы можете ответить?

Дина Рубина: - Я стараюсь ответить. Если уж разговор, то пусть будет серьезным.

Видео он-лайн конференции можно посмотреть здесь.