Как же создавались всемирно известные «Подмосковные вечера»? Каким был их автор в обычной жизни? Об этом рассказывает внук композитора, актёр, тоже Василий Соловьёв-Седой.
Елена Данилевич, «АиФ»: Вас назвали в честь деда?
Василий Соловьёв-Седой: Да, у нас между днями рождения всего два дня разницы. Он появился на свет 25-го, а я 23 апреля.
- Каким вы помните Василия Павловича?
- Дома он всегда казался спокойным, даже замкнутым. Работал по утрам. Уже в 8 садился за инструмент, так что на уроки я уходил под звуки рояля. А на людях это был человек, которого все обожали. Душа компании, шутник, выдумщик. В школе знали, что я внук известного композитора, но это ни на что не влияло. Одноклассники нередко запросто приходили к нам домой, дедушка общался с ними, шутил. У нас в школе был драматический кружок, где занимался и я. Однажды мы ставили «Ревизора», я исполнял роль Хлестакова, и дед пришёл на спектакль. Хвалил. И когда поступил в Щукинское училище, три года скрывал, кто мой дед. Для всех я был просто Василий Соловьёв.
- Но материально семья наверняка жила лучше других советских людей?
- Лучше, но без роскоши. Меня, по крайней мере, держали в строгих рамках. Помню, очень хотел джинсы, однако они тогда стоили 100-110 рублей, целую зарплату, и мне отказали. Выручили американские друзья, которые прислали посылку. Дед был очень скромным человеком, предпочитал самую простую еду, одежду. Правда, были помощники - домработница и шофёр. С водителями у него вообще были тесные, дружеские отношения, они становились едва не членами семьи. Не случайно он даже написал песню: «Ты не верь, подруга моя, что шофёры ненадёжные друзья».
Шедевр пылился два года
- Сегодня песни покупаются и продаются, их создатели получают астрономические гонорары. А как оценивал своё творчество Соловьёв-Седой?
- Он своих песен никому не продавал и не пристраивал. Дружил с Утёсовым, Бернесом, Шульженко, Трошиным, писал для них, но об оплате речь не шла. И хотя пластинки выходили огромными тиражами, создателям полагались смешные суммы. Но дело не в материальной оценке. Песни советских лет - огромное духовное богатство нашей страны. До сих пор по радио, телевидению постоянно звучат «старые песни о главном». В любой компании мы неизменно подхватываем «Вечер на рейде», «Тальяночку», «Песенку пилотов». Потому что ничего другого по выразительности и красоте у нас так и не создано. Это уникальный мелодический багаж, с которым новомодные жанры никогда не сравнятся.
- Ваш дед написал около 400 песен, самая известная - «Подмосковные вечера». Она стала визитной карточкой России и занесена в Книгу рекордов Гиннесса как наиболее исполняемая в мире. А правда, что сначала назывались «Ленинградские вечера»?
- Нет, «Подмосковные» были изначально, ведь слова написал москвич Михаил Матусовский. Он привёз стихи к нам на дачу в Комарово, и мелодия возникла тут же - позже не пришлось менять ни одной ноты. Это потом ленинградцы стали обижаться: как же так, земляк, а самую знаменитую песню назвал «Подмосковные вечера»?
Песню дед написал к документальному фильму о спортсменах, но создатели ленты её не взяли, посчитали занудной. В итоге она два года «пылилась» никому не нужная. Но вдруг всё сошлось: Владимир Трошин, который спел так, что до сих пор никто его не превзошёл, Всемирный фестиваль молодёжи и студентов 1957 года, где мелодия получила первую премию и Большую золотую медаль. Сам Василий Павлович в последние годы говорил, что устал от всемирной славы «вечеров». Сетовал: потом скажут - ничего больше и не написал.
Ни музея, ни памятника
- Немногие знают, что ваш дед был членом элитарного Маршальского клуба, куда входили полководцы, выигравшие Победу. Георгий Жуков даже присвоил ему звание «Маршал песни». А как создавались шедевры?
- Дед всё время находился «в процессе», хотя внешне казалось, что он занимается чем-то отвлечённым. У него вообще был математический склад ума. Он постоянно раскладывал карточные пасьянсы, решал сложные ребусы и головоломки, очень любил кроссворды. Обожал детективы. Их тогда выпускали мало, поэтому он нашёл в Москве подпольную контору, где покупал напечатанные на машинке зарубежные издания в жутких переводах. В итоге у нас дома собралось больше ста таких томов, и многие знакомые пользовались этой библиотекой «самиздата». Конечно, власти знали и любому другому немедленно бы запретили, но известному композитору прощалось.
Всё это были звенья большой созидательной работы, которая шла постоянно. Поэтому когда он подходил к роялю, мелодия уже складывалась. Дед сам рассказывал: во время войны они встретились с поэтом Фатьяновым, который привёз «Ничего не говорила» и «Соловьи». Послушал - и через два часа уже показал эти знаменитые впоследствии песни. Кстати, к словам тоже был требователен до последней буквы. Известен случай, когда один из поэтов переписывал стихи 12 раз, пока дед не добился того, что нужно.
- Василий Павлович был удостоен множества наград и премий, избирался депутатом Верховного Совета. И в то же время от власти держался подальше. Как ему это удавалось?
- Он не вступил даже в КПСС - фантастика для советского времени и человека его ранга! Сейчас, оценивая его путь, понимаю: дед всегда был немножко вопреки. Когда началась война и вокруг гремели марши, написал лирическую «Прощай, любимый город». Орудия стихли - он выдал «Марш нахимовцев». Это получалось не специально, просто он был свободолюбив. Никогда не подписывал никаких коллективных писем. В перестройку, когда полетели все маски, я был спокоен: автографа деда под многочисленными «разоблачениями» точно не стояло. На съездах всегда выступал без бумажки, свежо и неожиданно. Его очень любила министр культуры Фурцева и глава Ленинграда Романов, но он привилегиями не пользовался. Беспрерывно приглашали и в Москву, однако Василий Павлович навсегда остался верен Ленинграду.
- Его «Город над вольной Невой» считается неофициальным гимном Ленинграда. Как в городе увековечена память о великом композиторе?
- В том-то и дело, что почти никак. К сожалению, в 90-х нашей семье не удалось сохранить ни дачу, ни квартиру на Фонтанке, 131. На доме только мемориальная доска. Уезжая, я вырезал на память лишь кусок стены с автографами многих известных людей, гостивших в Комарово. Рояль деда подарил своему другу Максиму Леонидову и очень рад, что инструмент продолжает жить, на нём играют и пишут музыку. Пытаюсь добиться, чтобы в честь Соловьёва-Седого была названа хотя бы улица, но не знаю, за какие ниточки дергать. Сегодня в городе нет ни музея, ни памятника. Считаю это несправедливым, ведь дед всей душой был ленинградцем.