— Захотелось написать что-нибудь большое и толстое, чтобы это можно было использовать как орудие обороны, — рассказывает автор. — С завистью всегда смотрел на большие тома и думал — вот если бы такое написать! Вот это книжка!
Это мемуары, но ироничные, там нет никакого пафоса. Тематика у меня одна: поскольку я не сочинитель, пишу о том, что хорошо знаю, а хорошо я знаю себя.
Повествование заканчивается на появлении в моей жизни Юры. Охвачен тот период, когда я был не у дел, болтался, как фиалка в проруби. Совершенно было непонятно, получится у меня что-то в этой жизни или нет. Это интереснее, чем писать о своих успехах, и можно назвать «неизвестный Олейников», причем неизвестный даже для себя самого. Сейчас, когда смотришь с позиции времени, — это был замечательный период. Но тогда казалось — все невыносимо, бесконечно и безвыходно.
— Почему все в конце концов сложилось — судьба или потому что не сдавались, сбивали лапками масло?
— Я фаталист, мне кажется, сколько бы я лапками ни дергал, если там, «наверху», не сказано, что должно случиться именно так, то и не случится. Знаю огромное количество талантливых людей, которые — именно потому что не было отмашки сверху — существуют отстраненно от профессии и вообще не столько живут, сколько выживают. На кого-то Господь ставит метку и говорит, что вот этот будет тащить, а этот мне не нужен, он не в моей команде.
Мерзкая личность
— Вас взяли в команду?
— Есть такое ощущение. Потому что с тех пор как появился «Городок» и мы с Юрой стали востребованы, у меня и у него открылись совершенно новые чакры. Я вот ни с того ни с сего стал писать музыку и сочинил мюзикл, точнее — мистерию «Пророк». Мы ставим ее в Минске. Сценарий написал мой товарищ Коля Дуксин — правильно напишите его фамилию, ему это будет приятно и неожиданно, потому что его называли и Дукиным, и Дуксманом, он еще ни разу не был Дуксиным.
— А открылись у вас чакры певца и танцора?
— Что-то такое прорезалось. Я буду играть этого самого пророка, но на самом деле он лжепророк, хозяин свалки. Такая мерзкая странная личность, в нем есть что-то от Мефистофеля.
Больше всего смущает, что надо танцевать. Я в принципе могу хорошо двигаться, когда танец имеет комическое назначение, но тут комизма быть не может. Есть очень серьезные номера, например, «Танго смерти» надо танцевать по-настоящему и после этого еще петь, а учитывая то, что я курю…
— Так бросьте!
— Не хочу. Я не пью, какие же еще удовольствия останутся?
— Почему ставите спектакль в Минске?
— Так получилось, сначала просто потому, что первыми его услышали люди из этого города. А главное — сейчас неважно, где ставить, важно, где это потом будет играться. Обязательно привезем в Питер, покажем в России, но для того, чтобы окончательно по.трафить своему самолюбию, хочу, чтобы игралось в далеком туманном Нью-Йорке или солнечном Риме.
Задираний юбок не будет
— Что-то мы отвлеклись от книжки, следуя вашей терминологии, получилось «через Жё».
— У меня была «идея фикс» написать толстую книжку, и я ее написал. Мне значительнее интереснее писать музыку, так что отвлеклись по делу. С литературой я завязал, и все мысли — о следующей музыкальной работе, уже есть наброски.
— Супруга вашу книжку читала?
— Ирка? Я ей читал главы, она слушала — это максимальная оценка творчества. Правда, иногда похохатывала, а иногда говорила: «Я бы об этом не писала».
— О чем-то интимном, эротическом?
— Там эротики очень много, но она юмористическая. Нет глубоких воздыханий или, наоборот, — задираний юбок, блудливых пальцев.
— И все-таки, поклонницы узнают о ваших романах?
— Я рассказываю о таких старых пассиях! Обидел, конечно, всех баб, но имен не называю.
— А товарищей по цеху не обидели?
— Про кого ничего плохого не пишу, например, про Генку Хазанова, тех называю. А вот фамилию абсолютного идиота, моего армейского командира, изменил. Но отдал ему должное!
…Когда я читаю все эти актерские мемуары, это скука жуткая, самолюбование, рассказы о героической работе артиста, а что в ней героического? Дал Бог талант — играешь, не дал — не играешь. Мне захотелось написать что-то отличное от всей этой актерской шелухи под девизом «Моя жизнь в искусстве». Поэтому я написал очень стебно и совершенно не щадя себя.
Анатолий Равикович: "Подлянки стараюсь не делать" 
«Без культуры мы – стая волков». Звягинцев о правде и силе художника 
Григорий Козлов: «Любуюсь людьми, которые сохраняют честь и достоинство»