Заставила жена
- Анатолий Юрьевич, вам не кажется, что название мрачное?
- Да что вы, оптимистичное, в конце книги я пишу: "Спешу обрадовать своего возможного читателя, что продолжения не будет".
Поначалу-то хотел назвать "Жизнь. Краткий курс", но это забраковали. А окончательное название придумала Ира (Ирина Мазуркевич, супруга, известная актриса. - Е. П.).
Я ленивый. Жена меня постоянно подстегивала: "Иди пиши!" И я каждый день писал страницу. Это воспоминания, кусок жизни от ее начала до моего ухода из театра имени Ленсовета - с 1936 по 1988 год. Жутко не хотелось, чтобы книга была написана суконным языком, а труднее всего оказалось ухитриться найти синонимы к слову "сказал". Конечно, мне далеко до Гоголя, который придумал "мигнул пальцем".
- Все-таки удовольствие от работы получали?
- Да, когда по телефону каждый день читал страницу своему другу-художнику, а он очень меня поддерживал. В книге я не касался того, какие были скандалы в театре, кто с кем спал - это неприлично и недостойно. Но позвольте быть нескромным - редактор сказала, что это лучшее из всего, что она читала за последние годы.
Раздвоение личности
- Скоро нас ждет еще одна ваша премьера - кардинал Мазарини в фильме "Дети мушкетеров"...
- Не очень скоро, в феврале у меня еще есть съемки. Ну а Мазарини я уже играл - в фильме "Мушкетеры. 20 лет спустя".
У меня там роман с королевой, с Алисой Фрейндлих, даже есть постельная сцена, но, конечно, абсолютно условная.
- Мазарини - обаятельный интриган, а играли вы когда-нибудь настоящих злодеев? Или для вашей натуры это уж слишком "на сопротивление"?
- "На сопротивление" - это если дать мне сейчас, в 71 год, играть Ромео (смеется). Если уж говорить о моей натуре, то я большая сволочь, хотя подлянки стараюсь не делать. Играл я и нехороших людей, а однажды Владимиров дал мне роль старика-профессора в советской классической пьесе. Мой герой - "совесть русского народа", а мне было лет 37.
- Ну и как вы справились?
- Очень плохо. Для меня "плохо" - это когда внутри ничего не зажигается и я не ощущаю в себе другого человека. Если на сцене происходит что-то неожиданное, ты должен реагировать именно как персонаж, не успевая даже задуматься... Это и называется актерской природой, в сущности - шизофрения в слабой форме, раздвоение личности.
- А еще сцену сравнивают с наркотиком. Вас тянет играть?
- Мне уже не хочется, я столько всего наиграл... С возрастом композиторы, писатели, поэты перестают творить, потому что им надоедает, все становится рутиной. И большие американские артисты перестают сниматься, разве что захочется купить остров в Тихом океане, а не хватает пары сотен миллионов.
Рубль в основе
- Состояние нашей культуры вас волнует?
- Конечно. Странные вещи происходят: я ненавидел советскую власть всеми фибрами души, а сейчас с горечью признаю, что некоторые вещи были правильными. Вот жуткое дело - цензура, но когда я сравниваю положение в кино тогда и сегодня, понимаю, что откровенную пошлятину на экраны не пускали. Сейчас в основе всего лежит рубль.
Я вот недостаточно образован: не умею играть ни на одном инструменте, не умею рисовать, не понимаю серьезную музыку. У меня в юности было ощущение, что я убогий, - когда видел людей, идущих в Филармонию и получающих там огромное удовольствие. А сейчас молодым ребятам, которые также ничего в этом не понимают, внушают: и правильно, слушай песенку "Тому дала, этому не дала". И молодой человек абсолютно уверен, что его неандертальские вкусы - это то, что надо! Самое горькое, что эту политику сознательно проводят рафинированные интеллигенты, ведь телевидением руководят люди, которые знают, что такое хорошо и что такое плохо.
- В театре вы играете в пьесе "Средство Макропулоса" - о рецепте, который позволяет жить до трехсот лет не старея. Вы бы хотели?
- Нет. Об этом ведь и пьеса - нужен или нет такой подарок человечеству? В этом весь вопрос.
- Я могу назвать множество артистов, у которых однозначный ответ: нужен!
- Действительно, с ума сходят: бесконечные пластические операции, все натянуто до такой степени, что страшно смотреть: кажется, анальное отверстие уже на голове. И это вместо того, чтобы с достоинством принять возраст.