Но вот уже почти семь десятилетий Осипенко верой и правдой служит балету, потому что и уйдя со сцены продолжает педагогическую работу. На днях в Александринском театре состоялся вечер, посвященный 75-летию балерины.
А назавтра — война
Алла Евгеньевна — из старинного дворянского рода. Правда, замечает: «Мы не столбовые, дворянство нам даровала Екатерина Вторая». Самый известный представитель рода — художник Боровиковский.
— До двух лет я была рахитичной и кривоногой, — рассказывает Осипенко — Все говорили: «Ляляша — очаровательная девочка, но уж балериной ей не быть». А она стала — благодаря своему строптивому характеру.
В первом классе Ляляша увидела в школе объявление о приеме в хореографический кружок. Она не знала, что это такое, зато поняла, что два раза в неделю можно подольше оставаться в школе, по сравнению с домом это свобода! Потом педагог сказал бабушке: «У вашей внучки отвратительный характер, она вечно спорит, но отведите ее в хореографическое училище, я думаю, ее примут». 21 июня 1941 года она была зачислена, а на следующий день началась война. С училищем Алла и уехала в эвакуацию.
— Мы занимались в жутких условиях, в неотапливаемой церкви, которая до этого была овоще.хранилищем. На руку, которой держались за палку, надевали варежку, а второй учились правильно складывать пальчики. В школу ходили за четыре километра через лес. Быстро выросли из всей одежды, из-под пальто торчали голые руки и ноги, и все время хотелось есть. Но,как ни парадоксально, я вспоминаю это время как самое счастливое. Привязанность к балету в нас воспитали на всю жизнь, а оставшись без родителей, мы научились ценить семью. Как-то меня, уже известную балерину, уговаривали работать в Юго.славии: «Мы дадим вам множко денег, множко апартаментов» — я ответила: «Не могу, у меня дома множко бабушек».
Патриотизм входил в плоть и кровь: я не могу забыть, как мы, дети, выступали в госпиталях, а по окончании концерта раненые кричали: «За Родину, за Сталина!»
Дуэт века
Пару Осипенко — Марковский называли дуэтом века.
— Джона я впервые увидела в 1965 году, — вспоминает Алла Евгеньевна. — Влетела домой после репетиции, мама смотрит телевизор, там кто-то танцует, и она говорит: «Посмотри, какой хороший мальчик». В этот момент мальчик падает, я комментирую: «Хороший, особенно в падении». В театре все обратили внимание на Марковского и гадали, кому в партнеры он достанется. Как-то я поехала на гастроли в Пермь танцевать с Викуловым, но почему-то его заменили на Джона. Так начался наш непростительный роман, потому что я была старше его на 12 лет. Ну а потом мы вместе ушли из Кировского театра. Распустили слух, что я это сделала из-за Джона, на самом деле все было по-другому.
…После побега Нуреева, с которым мы не только танцевали, но и дружили, меня перестали выпускать на престижные гастроли, я чувствовала себя изгоем, работы было мало. Подала заявление об уходе «по творческим и моральным причинам», но целый год оно пролежало под сукном. Чашу терпения переполнил случай: собирались в Японию, меня поставили третьим составом, а потом вообще заявили, что танцевать не буду. Я повернулась и ушла. Дома сказала Джону: «Ты вправе остаться в театре», он отвечает: «Опоздала. Я только что подал заявление».
Мы стали работать в «Хорео.графических миниатюрах» у гениального Леонида Якобсона, потом в труппе Бориса Эйфмана. Джон был одним из тех, кто составлял славу этих коллективов, но ему не дали даже «заслуженного». Уйдя на крошечную пенсию, Джон преподавал где-то в клубах. Хотя мы и расстались, но знали друг о друге, а потом я надолго уехала работать за границу.
Году в 2003-м Джон объявился, попросил в долг, я узнала, что его жена — тяжелейший инвалид, что они продают квартиру и уезжают на родину супруги в Николаев. Он опять исчез. А я вдруг стала слышать по телевизору ужасные рассказы, как продают квартиры, а людей убивают. Попросила своих друзей в соответствующих органах поискать Джона — не нашли ни в Петербурге, ни в Николаеве. И вот как-то он является сам — настоящий бомж, с обмороженными ногами. Оказывается, жена умерла, ему негде жить. Я не могла бросить человека, с которым прожила 15 лет, устроила Джона в больницу, а после — в Дом ветеранов сцены.
Когда готовился мой юбилейный вечер в Александринке, хотела восстановить с молодыми актерами «Мелодию» Глюка, которую мы танцевали с Джоном и за которую я получила в Париже Премию Анны Павловой. Я кое-что забыла, позвонила Джону, он приехал, мы вспомнили вместе.
Рисковые девушки
— С Наташей Макаровой мы сдружились в театре. Хоть она и младше на восемь лет, но мы похожи по характеру: сумасшедшие, лихие, рисковые. И после побега Наташи за границу не теряли друг друга из виду. Когда у меня был перелом шейки бедра, она дала 20 тысяч долларов на операцию.
Я тогда тоже работала за границей, но, если ты не танцуешь, а преподаешь, получаешь немного. Мне вообще с деньгами не очень везет (смеется). Я не умею ими распоряжаться, они ко мне и не идут. За границей всегда чувствовала такое одиночество, что все деньги уходили на телефонные разговоры. Несколько лет назад мой сын Ванечка умер. Внуку уже 17 лет, он студент. Хочется быть с ним как можно ближе, но это человек другого времени.
А Наташа Макарова сейчас приехала ко мне на юбилей. Встречаясь, мы, конечно, вспоминаем байки из прошлого. Правда, когда я начинаю разговор о мужчинах, вздыхает: «Боже! И тебе не надоело?» Но на прошлый юбилей подарила мне нижнее белье красного цвета. И после этого она хочет сказать, что мы изменились!
Недавно я стала педагогом-репетитором Михайловского театра. Всегда говорю ученицам: «Девочки, выходите на сцену как на любовное свидание!» Сама всегда выходила с трепетом. Кстати, считаю, что если я от своих девочек требую, чтобы они худели, то и сама должна быть в форме. Ограничиваю себя в еде — все это не так уж трудно. К юбилею мне шили сценический костюм, так стали кроить по старым меркам. Когда я надела, оказалось, надо ушивать!
На завод — как в космос? 
В ответе за достояние. Николай Цискаридзе о судьбе, чести и предательстве