Одной из тем, обсуждавшихся на мероприятиях Петербургского экономического форума, стали «традиционные ценности». И, наверное, вполне закономерно. Как выразился один из участников ПМЭФ, если на основных площадках форума говорили про то, как построить дорогу, – то эта тема про то, куда должна идти построенная дорога.
В то же время столь пристальное внимание к «традиционным ценностям» пугает тем, что тему могут просто-напросто заболтать.
О том, почему Пушкина трудно перевести на английский язык, чем важны придуманные цитаты Достоевского, и почему не нужно бояться идейного соперничества с Западом, рассказал председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом, профессор Владимир Легойда.
Фото: АиФ/ Сергей Хорошавин
Не надо бояться споров
Сергей Хорошавин, SPB.AIF.RU: Сейчас много говорят про наши традиционные ценности, которые противопоставляются западным. При этом многие не могут до конца даже сформулировать, о чём речь. Что всё-таки такое – традиционные ценности?
Владимир Легойда: Давайте про себя будем говорить, про нас. Мы понимаем, что у них всё плохо, загнивает. Как в советское время говорили: «Капитализм загнивает социально, а социализм капитально». Вот и нам бы в эту ловушку не попасть. Был я тут на одном мероприятии, где также была тема «традиционные ценности». Первый человек говорит про традиционные ценности, второй, третий, четвёртый. Я слушаю, а потом как-то набрался наглости и говорю: «Простите, так приятно, что вы всё про традиционные ценности, я только не понял, про какие». И ведущий – а вот не надо конкретизировать. Сейчас вы лично начнёте говорить, какие именно, называть, кто-то не согласится, начнутся дискуссии, начнутся споры. И вот мне кажется, это самое страшное, что может с нами произойти, – если мы тему традиционных ценностей уведём в формализм.
Останется только как раньше – красная скатерть, графин, доска почёта, заседание обкома. Мы всё это проходили. Был такой богослов в XX веке Александр Шмеман, который говорил, что «спор о России – есть одно из постоянных измерений русской истории». То есть не надо бояться дискуссий. Кто мы? Для чего мы? Пока мы не проведём таких споров, мы наши традиционные ценности не назовём. Александр Шмеман был эмигрантом, он прожил 20 лет во Франции, хорошо знал французскую культуру и при этом очень хорошо чувствовал русскую культуру. Он говорил о том, что француз не может проснуться с вопросом: что для меня значит быть французом? У него другое измерение жизни. А вот у нас этот вопрос постоянно возникает, и на него надо отвечать.
По наследству не передаётся
– Возможно, традиционные ценности у нас уже есть? Прошиты на уровне ДНК?
– С этим можно согласиться только на уровне метафоры. Я и сам такие приёмы в речи использую, но прекрасно понимаю, в том числе как культуролог, что ценности не передаются по наследству. И либо мы их передадим в процессе воспитания и образования, либо нет. Не нужно обольщаться. И не потому, что какие-то враждебные силы работают против нас. А потому что, как мне кажется, сами излишне пугаем себя битвой идей. А ведь вся история человечества – это борьба идей. Не надо бояться битвы, не надо бояться сильного соперника. Надо бояться слабого себя. И здесь нам есть на что посмотреть и над чем задуматься. Я, кроме прочего, занимаюсь преподавательской деятельностью и беседовал как-то с одним молодым человеком студенческого возраста. И разговор зашёл об иконе «Троица» Андрея Рублёва – как раз её передавали церкви и поэтому много везде говорили. Я упоминаю икону, а он: простите, не в курсе. Я говорю: ну, как же, Андрей Рублёв. Мой собеседник – а, знаю, теннисист! И это замечательно, что он знает этого прекрасного спортсмена, но плохо, что только одного Андрея Рублёва. В генах у него знания нет, мы ему это не передали, не заложили, и это проблема. Автоматически передача традиции не происходит, этим надо заниматься. Помня, что сколько ни говори «халва», слаще не станет. Надо не просто произносить слова про «традиционные ценности», надо их реализовывать на практике, а также говорить о смыслах.
– Существуют ли какие-то особые, характерные только для нашего общества ценности?
– Об этом можно дискутировать. Но я, как раз в связи с «Троицей», напомню про ещё одного замечательного русского философа Павла Флоренского, который говорил, что если есть «Троица» Андрея Рублёва, то есть и Бог. Честно вам скажу, я никогда не понимал, что он имел в виду. Никогда сердцем не откликался на эту фразу. Пока не прочитал нашего замечательного гуманитария конца ХХ века Сергея Сергеевича Аверинцева о том, что Флоренский этой фразой говорит то же самое, что сказали гонцы князя Владимира, когда оказались в Константинополе. Я имею в виду эпизод из «Повести временных лет» – выбор веры. Наши предки, оказавшись в храме святой Софии, сказали: это было так прекрасно, что мы не поняли, были на небе или на земле.
И Аверинцев пишет: это то же самое, что говорит Флоренский, который потрясён красотой этого изображения. Но не с эстетической точки зрения. Это не то, что, знаете, гонцы зашли и сказали: «О, смотри, какие фрески классные! Ну, наверное, выберем христианство». Нет, в данном случае красота выступает как богословский аргумент. Как аргумент в пользу существования Бога. И без этого знания русская культура и русские ценности совершено непонятны. Без этого непонятен Фёдор Михайлович Достоевский с его псевдоцитатой «красота спасёт мир» (псевдо, потому что нет у него этой цитаты). Но даже псевдоцитаты имеют свою жизнь и входят в оборот именно потому, что откликаются на что-то внутри нас.
Пушкин умер за слова
– Буквально только что отмечался день рождения другого нашего классика – 225-летие Александра Сергеевича Пушкина. А что есть в его творчестве применительно к теме традиционных ценностей?
– «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать», – сформулировал поэт. Я вот американист по страноведческой специализации и не представляю себе американца, который ходит и такое говорит. У американца так язык не повернётся. Никого не хочу обижать, но что есть, то есть. Эта фраза, как и, например, слово «совесть» плохо переводятся с русского языка на другие, с сохранением всех нюансов смысла. Или концовка романа «Евгений Онегин». Татьяна вновь встречает Онегина, в котором просыпаются чувства. И она произносит эти сильные, в чём-то страшные и, может быть, для многих сегодня странные слова: «Я вас люблю, к чему лукавить? Но я другому отдана и буду век ему верна». Это слова, за которые и сам Пушкин вскоре пошёл на смерть. Потому что он считал, что это – непререкаемая вещь. А представьте себе, что было бы, если бы она сказала, в духе времени нашего: «Я вас люблю, к чему лукавить? И жду вас вечером в саду». Какая понятная, но какая пошлая, низкая, неинтересная концовка, как это уничтожило бы весь роман. Парадоксально, но именно эта жёсткость обеспечивает ценность произведения. Только так и получаются великие ценности, великие смыслы, великий Пушкин. Ну и, как говорится в другой важной для нашей культуры книге, которая называется Евангелие, «где сокровища ваши, там будет и сердце ваше». Хорошо бы, чтобы наше сердце было там, где настоящие сокровища и настоящие ценности.
Рассказывающая о ценности семьи кампания стартовала в Петербурге 
В Год семьи для петербуржцев создали поддержку на всех уровнях 
Проявить милосердие. Как обездоленные находят дом в петербургской богодельне 
«Прошлое не в силах защититься». Поэт Орлов о патриотизме и суверенитете