Блокада стала тяжелейшим испытанием для жителей Ленинграда – долгих 872 дня люди боролись за свою жизнь. В числе тех, кто пережил осаду города, была и преданная читательница spb.aif.ru, врач-психиатр Нина Трофимовна Салова.
К сожалению, 28 апреля этого года её не стало. Мы публикуем воспоминания Нины Трофимовны, которые она прислала в нашу редакцию незадолго до своей смерти.
Закрывали небо
Я родилась в Сумской области (Украина) в 1932 году, но через несколько лет наша семья переехала в посёлок Клиново близ Лигово под Ленинградом. Помню, как ходила с мамой в Ульянку за керосином мимо психиатрической больницы. Через щель в заборе наблюдала за больными: жалела их и представляла, что вырасту и буду их лечить. Так и получилось – после школы закончила Педиатрический институт и 56 лет работала психиатром.
Мама моя была закройщицей, а папа – военным инженером, офицером-белогвардейцем, прошедшим Первую мировую. На фронт Великой Отечественной войны его не призывали, к тому времени он был уже пожилым человеком. Перед началом блокады Ленинграда папа и мама практически разошлись, отец уехал из города. В осаждённом городе мы с мамой находились вдвоём – мобилизовали даже мою двоюродную сестру, она служила сапёром.
Лето 1941 года – это мои первые летние каникулы. Я только-только окончила первый класс, была отличницей, активисткой. О том, что началась война, узнала от взрослых, они говорили, что происходит. Когда наступила эвакуация детей, мама меня не отдала. Боялась, что я пропаду или погибну, ведь в городе быстро распространялась информация о том, как немцы бомбили поезда и баржи, на которых вывозили детей. Так что жили мы в блокадном Ленинграде все 872 дня.
В первые месяцы блокады мама вместе с другими женщинами была направлена рыть окопы: они строили блиндажи, закрывали стены брёвнами. Из-за постоянных обстрелов нам даже пришлось некоторое время жить в этих землянках, пока мы не сбежали в Ленинград. Сначала жили у мамы на работе, потом нам дали комнату на Советской улице. Именно этот участок города часто бомбили: немцы бросали на крышу «зажигалки». Одно из самых ярких воспоминаний детства – как мы бежали на крышу и песком тушили эти небольшие бомбы. Ну и никогда не забуду звуки немецких самолётов, которые летали очень низко над домами и закрывали небо, как чёрная туча. Как было страшно от гула и разрыва бомб! Хотелось бежать от них, спрятаться, а куда? Страшно даже было сдвинуться с места.
Полгода жила одна
В блокаду в городе не осталось ни кошек, ни собак, ни птиц… из животных только крысы, которые были буквально повсюду! Помню, переходит стайка крыс через трамвайную линию, а водители их нещадно давят. Крысы эти визжат, запрыгивают в трамвай через разбитые окна и кусают пассажиров. После таких эпизодов водители стали пропускать крыс.
Крысы, блохи, вши были большой проблемой Ленинграда. Вспоминаю эпизод, когда с ребятишками играли, нашли платок, развернули, а внутри полчища блох! Не знаю как взрослых, а нас, детей, в школе ежедневно осматривал санинструктор. А ещё каждый месяц выдавалось мыло, чтобы люди соблюдали гигиену. Бани работали, но стирались мы нечасто, особенно зимой.
В школу я обязательно ходила, была отличницей и старостой класса. А в 1943 году вообще жила полгода одна – мама моя попала в больницу. Сначала лежала с пневмонией, а в день выписки попала в аварию: на перекрёстке Мытнинской и 8-й Советской столкнулись две грузовые машины, одна из них съехала на тротуар и сломала маме голени. Пришлось справляться без старших: сама пилила дрова ручной пилой, колола их и топила печь.
Двойной праздник
Голод был страшный, я похудела до дистрофии. Как выживали? Ходили вдоль могил на кладбище Александро-Невской лавры, рвали лебеду. Или выпросишь у конюха немного жмыха, весь день во рту этот жмых держишь. Когда Бадаевские склады сгорели, одна знакомая маме принесла кулёчек изюма, который выкопала на пепелище, другая немного сахара. В школе нас кормили по продовольственной карточке. Я придумала на ужин всегда себе оставлять краюшку хлеба: делаю уроки и откусываю его маленькими кусочками.
Что ещё спасло – однажды в гости пригласила мамина знакомая, которая работала в столовой Смольного. Она нас накормила гречневой кашей и дала сардельку.
Самый страшный момент – это рубеж 1941–1942 годов, когда замкнулось кольцо и снабжение города прекратилось. Тогда со мной приключилась очень жуткая история. В один из дней мама попросила меня сходить к знакомой, которая обещала дать кусочек мяса. Я долго шла к её дому вдоль забора, пока не наткнулась на саночки с покойником в белой простыне. Для меня это было привычной картиной, за день в городе умирали по 20 тысяч человек. Вошла в парадную. А там были голые мёртвые люди, человек 6 или 7. Кто-то сидел на лестнице, кто-то лежал. Я очень испугалась, не стала подниматься выше и побежала к маме на работу.
Конечно, в очередях за хлебом стояла в «Пролетарский» на Суворовском проспекте. Стояла часами, в том числе и ночью. Помню, как под утро, наконец, получилось отоварить карточку, тогда в магазин завезли соевые батончики. А мальчишка какой-то у меня попытался вырвать кулёк! Кулёк разорвался, несколько батончиков в снег упали, собирала их. А воровство было, и даже много: на моих глазах подросток в магазине подтянул кочергой хлеб к себе и небольшой кусок отломил. Схватил этот хлеб и скорее в рот! Люди из очереди бросились бить воришку, а он быстрее пытается хлеб доесть, даже внимания на кулаки не обращает.
Блокада была снята 27 января, я тогда отмечала 12-летие. Двойной праздник получился. А как мы радовались победе, словами не передать. Помню, люди прямо на улицах обнимались.
«Русские - героический народ». Блокадный дневник физика Анатолия Забелина 
Я - Ленинградец! 
Щи из корней георгинов. Блокадный дневник рабочего завода «Большевик» 
«Гитлер, пощади детей!» Блокада глазами врача и матери двоих детей