Лицо смерти
Такими остались в памяти Рудольфа Вализера мирные годы его ленинградского детства. Всё изменилось в июне 1941 года. В первые дни войны люди верили, что советские войска быстро вытеснят врага, но 8 сентября стало ясно - положение тяжёлое. Началась блокада.
- Мне было тогда шесть лет. Страха не помню, в отличие от постоянного чувства голода. Наш посёлок стоял на окраине Ленинграда и от городских коммуникаций не зависел. У нас была своя канализация, при отсутствии электричества - лучинные свечи, собственный колодец. Выручал свой сад. Осенью 1941 с огорода собрали всё, что можно было, - ничего на земле не оставили. Урожаем делились и с соседями. Трудное было время, но друг друга поддерживали, - вспоминает Рудольф Иванович.
К постоянной нехватке еды вскоре привыкли, как и к пролетающим военным самолётам, вою сирен, бомбёжкам, взрывам. Привыкли и к смерти. Самое страшное воспоминание связано со взрывом фугасной бомбы, которая попала в проходящий трамвай. Когда пыль рассеялась, первое, что бросилось в глаза, - раскуроченный вагон и части тел.
Отца Рудольфа в армию не призвали по состоянию здоровья. Он день и ночь пропадал на работе. Мама была занята домашними делами. И только у ребят жизнь шла своим чередом, но с поправкой на войну. Главной забавой мальчишек было рассматривать пролетающие самолёты и определять, где наши, а где враги. После бомбёжки бежали в сад, чтобы отковыривать с деревьев осколки.
Даже в блокаду взрослые старались сохранить традиции мирной жизни хотя бы для самых младших. В канун нового 1942 года в Политехническом институте для детей сотрудников устроили праздник. Двоюродная сестра Рудольфа, работавшая там лаборанткой, взяла его с сестрой на утренник. Всё было как полагается: Дед Мороз, Снегурочка, ёлка, хоровод и подарки.
- Подарили нам очень маленький кусочек хлеба с селёдкой. Это было такое удовольствие, до сих пор помню тот вкус, - рассказывает Рудольф Иванович.
Ели всё, чем нельзя было отравиться. Как-то тётя позвала маленького Рудольфа в гости и поставила на стол угощение - холодец. Было вкусно. Но любопытство не давало покоя: откуда взяла? Оказалось, она под снегом выкопала лошадиную шкуру, очистила её и сварила студень.
В Сибирь
В конце марта 1942 года вышло решение совета обороны Ленинграда об эвакуации. «Возможно, это нас и спасло от смерти», - рассуждает сейчас Рудольф Иванович.
Финнов, немцев, латышей, эстонцев - всех должны были вывезти из города. С собой разрешили взять то, что могли унести. Помимо вещей первой необходимости старшие Вализеры взяли швейную машинку «Зингер».
- Дорогу отлично помню. На Ладожском озере лёд уже треснул местами, и машины объезжали эти участки. На одной из станций нас погрузили в товарные вагоны и повезли дальше. В них были сделаны полати, стояла печурка. Кормили горячей водой и кусочком хлеба. Ехали очень долго. По пути многие погибли.
Знали, что везут в Сибирь. Через казавшуюся бесконечной череду недель состав остановился в селе Омутинка Тюменской области. Первым делом всех повели в баню: одежду прожарили от вшей. Определили Вализеров в деревню Крутая на подселение к местным жителям. Прожили там около месяца. К гостям хозяева отнеслись настороженно: боялись, что будут воровать, прятали еду.
- Но мы были не так воспитаны. Чужое не брали, даже когда сами голодали, - поясняет Вализер.
Поэтому и отношение вскоре изменилось: появилось доверие, с переселенцами стали делиться.
В июне вынужденное путешествие продолжилось. Конечной точкой стал посёлок Чёрный мыс в Сургуте. Отец устроился на работу в моторно-рыболовную станцию. Жили то в бараках, то на подселении.
- А потом папа построил избушку: метр - в земле, метр - над землёй. В ней мы и прожили до конца войны. В посёлке были одни переселенцы: кулаки, эвакуированные, - вспоминает Рудольф Иванович. - К нам, как к блокадникам, относились очень хорошо: помогали, делились. Они видели, насколько люди истощены, ведь многих хоронили уже здесь - организм не мог восстановиться.
Известие об окончании войны восприняли, как скорое возвращение домой. Ехать собрались первым же пароходом. Вещи уже стояли упакованные у двери.
- Но мама решила сжечь ненужные бумаги перед отъездом. Нашла на полке кулёк с семенами лука и тоже решила отправить в печь. Как только он попал в огонь, произошёл сильный взрыв. На маме загорелась шерстяная кофта, в огне она выбежала из дома, тут уже соседи помогли потушить пламя, - говорит герой, поясняя - оказалось, в кульке отец-охотник хранил порох.
В больнице мама Рудольфа Ивановича пролежала около двух месяцев. В итоге в конце октября на последнем пароходе «Гусихин» отправились в Тюмень. Шли очень долго. Периодически судно садилось на мель, пассажиры с вещами выходили и брели по берегу. К тому же приходилось делать остановки, чтобы с поленниц на берегу взять дрова на пароход - угля, чтобы топить, не было. Доплыли до деревни Созонова, и судно сковало льдом. Добраться до Тюмени смогли только спустя пару недель, когда пришёл ледокол. И то довезли только до деревни, что была недалеко от города. Дальше шли пешком.
- Отец раздобыл сани, погрузили мы в них свои вещи и десятки километров шли до города, - рассказывает Рудольф Иванович. - Думали, немного переждём и поедем в Ленинград. Но тут вышло постановление о запрете въезда в родной город. А потом ещё хуже: их посчитали спецпоселенцами.
- В 16 лет я получил паспорт, и в нём поставили большую печать, которая запрещала выезд за пределы проживания на 6 км. Нарушение строго каралось: вплоть до принудительных работ, - говорит Рудольф Иванович.
Так у семьи Вализер начался тюменский этап жизни.
Всё проходит
Штамп в паспорте принёс немало трудностей в жизни Рудольфа Ивановича. Из-за этого не исполнилась его заветная мечта - стать лётчиком. В 15 лет он ходил в ДОСААФ, о самолётах знал всё. После года занятий ему дали рекомендацию в Новосибирскую школу планеристов, учителя заверяли - у него талант. Но направление на учёбу давали только через военкомат. Там же из-за штампа развернули у двери.
- И я бросил учиться совсем. Пошёл работать в строящийся аэропорт сначала грузчиком, потом слесарем. Но осознание того, что учёбу всё же надо продолжить, через год пришло, - вспоминает Рудольф Иванович.
С этого момента учебные заведения в его жизни стали меняться одно за другим: школа, затем техникум, где он встретился с будущей женой. Позже - работа по распределению в тобольской машино-тракторной стации, затем в колхозе.
- Работать за трудодни не хотел. Своего жилья не было. Беременная жена спала на полу. Чтобы купить кровать, нужно было отдать более ста яиц. Как-то приехал друг и позвал в училище преподавателем.
Я пришёл к председателю и попросил документы. Он отказал. Я развернулся и ушёл без трудовой.
Позже директор училища сообщил: за самовольный уход Рудольфа исключили из партии. В ответ «обвиняемый» удивился: я в комсомоле-то никогда не был!
В Тюмень его семья перебралась, когда родился второй сын. Там и обосновалась. Побывать в Ленинграде ему удалось только спустя двадцать лет. Родная сестра к тому времени переехала в Санкт-Петербург и вышла замуж. На свадьбу поехали и мама с братом. Остановились на Гражданке у
знакомых.
- Из их окна был виден наш дом, сад. Я сказал маме: «Сходим?», но она промолвила: «Не могу». Так издалека только и посмотрели на наше бывшее жильё. А спустя время этот дом и вовсе снесли, сейчас там Гражданский проспект, - говорит наш герой.
Сегодня у 83-летнего Рудольфа Ивановича двое детей (один сын умер), четыре внука и правнучка. Несмотря на возраст, он продолжает работать, разбирается в компьютерах и не представляет свою жизнь без автомобиля. «Пока я ещё не хочу сдаваться», - улыбается он.
Обиды и злости на то, как сложилась жизнь, у него нет.
- Понимаешь, всё проходит. Когда умер Андрей Жданов, один из организаторов репрессий, мама плакала. Когда Сталин умер, тоже не могла сдержать слёз. Жизнь - она есть жизнь. Мы сами её строим. У некоторых всё сложилось ещё хуже, чем у нас, - признаётся Рудольф Иванович.