- У писателей и ученых все же разные сферы ответственности, - считает Александр Мелихов. - Писатель творит картину мира, в которой частности приобретают новый смысл, несмотря на то, что он хуже профессионалов знает эти частности. У писателя есть еще некий эмоциональный инструмент - способность замечать такие оттенки в вещах, которые не чувствуют другие. Когда-то Карнеги завещал написать у себя на могиле: "Здесь лежит человек, умевший управлять людьми, которые были умнее его". Я думаю, что писатель - это человек, который создает картину мира, из которой могут извлечь что-то новое люди, которые значительно умнее его.
- Что же в реальной картине мира останавливает сегодня ваш взгляд?
- В энциклопедическом словаре про меня написано, что пафос моего творчества - идолоборчество. Сам я этого как-то не замечал. В быту я человек мягкий, и в политике не сторонник крайностей. Протест у меня возникает, когда заставляют поклоняться ложной святыне.
- Что-то не очень понятно - слишком абстрактно...
- Вот совершенно конкретная проблема, которая занимает меня сейчас всерьез. Рассуждая рационально, что особенного в том, чтобы сделать операцию человеку, который умирает, так, чтобы после операции он, пусть несколько хуже, но - остался жить. Гангрена - отрезаем ногу, сердце отказывает - вставляем какие-то искусственные трубочки: Все понимают, что если человек после этого живет и даже остается президентом в отдельных случаях, - это лучше, чем если бы он умер. Но вот если подобная ситуация с мозгом:
Женщина, доцент провинциального вуза, до работы десять минут ходьбы. Она встает за два часа и идет длиннейшим путем, по дороге собирая камешки, веточки, заходит в подъезды, выполняет сложные ритуалы, прекрасно понимает, что все это нелепость, но не может не выполнить эту бессмыслицу. На работе читает лекции - она прекрасный специалист. Потом идет домой причудливым путем, забирается в постель и дрожит от страха. Муж, разумеется, ушел, на работе поговаривают об увольнении: Есть метод прямого оперативного вмешательства - стереотаксис - щадящего вторжения в мозг тонкими щупами, однако непреодолимым барьером к применению психохирургических методов становятся не рациональные аргументы, а эмоциональные, а то и метафизические - "святыни" - то, что мы якобы не способны даже обсуждать.
- Как же не способны обсуждать, достаточно вспомнить "Полет над гнездом кукушки"...
- Пример, который, кстати, великолепно показывает роль художника. Только картина, которую нарисовал Милош Форман, наводит на мысль, что болезней душевных в общем-то и нет. Задумано здорово, сыграно идеально, поэтому мы забываем о буквальных обстоятельствах и переходим к символам - столкновение свободы и деспотической дисциплины. Но давайте попытаемся увидеть так же эмоционально эту женщину, которая годами влачит чудовищное существование. И представьте, есть люди, способные ей помочь, например у нас в Петербурге нейрохирург Шустин и психиатр Корзенев. Все, как в Голливуде. Они делают ей операцию, она восстанавливается на работе, возвращается муж: Надо было вторгаться в эту святыню - человеческий мозг, или не надо, допустима такая модификация личности или нет?
- Тут, по-моему, уместно вспомнить о массовой модификации личностей, которую творит, не спросясь, телевидение. Если же мы начинаем рассуждать о модификации одной конкретной личности с помощью скальпеля, привлекается весь арсенал философской, художественной, медицинской мысли, для того чтобы хором сказать: "Руки прочь!"
- Конечно, массовое применение любого метода как панацеи ведет к безобразиям и злоупотреблениям. Но на человеке лежит вечная ответственность - выбирать минимальное зло и не знать никакой инстанции, которая бы решила, правильный он сделал выбор или нет. Одно дело взвешивать опасности метода, а другое дело сказать - в личность вторгаться нельзя ни при каких обстоятельствах. Я возражаю против этой фальшивой святыни и вообще против утопического мировоззрения, которое считает, что жизнь есть борьба добра и зла, где надо твердо встать на сторону добра и ампутировать зло. Мне ближе трагическое мировоззрение: жизнь есть борьба равноправных ценностей.
- Но проблема ведь не в том, чтобы просто взломать косный абсолют, а в том, что вряд ли возможно определить допустимые пределы вмешательства в самые тончайшие структуры...
- Пределы вмешательства, допустимая степень риска - эти вопросы всегда будут предметом частного выбора. Попытка взвалить ответственность на какой-то абсолют - это всего лишь попытка ускользнуть от ответственности и бросить без помощи людей, которые взывают к нам. А что оценка и грань должны всегда оставаться предметом спора и борьбы различных представлений о допустимом - это точно, это единственный абсолют, который я сохранил бы.
- По поводу "взывают к нам"... Вот наркомания не есть в чистом виде ни порок и ни болезнь, здесь одновременно и вина человека, и беда, и тут же - добровольная модификация личности...
- Смысл жизни дает человеку то, чему он служит, а не то, что служит ему. Когда человек знал, что служит чему-то более высокому, чем он сам, - Богу, государству, семье, - он знал, что живет правильно. А если он ждет, что все должно служить ему, и при этом вынужден-таки обеспечивать себя, близких, живет в трудах и заботах, получается, что высшее служит низшему. Во все времена люди исполняли боевую песню не для того, чтобы воодушевиться и разойтись по домам. Боевые песни исполняли, чтобы воевать. Любовные песни исполняли, чтобы любить. Искусство воодушевляло людей, простите, на дела. Жизнь без искусства, по-видимому, не способна подарить нам такие переживания. Но искусство, которое заставляет презирать жизнь и внушает равнодушие к реальности, превращается в наркотик. А настоящий наркоман - это всего лишь человек, наиболее последовательно осуществляющий путь, на который нас толкает мастурбационная линия нашей культуры: получить переживание без труда.
Это детский спор - что выше: сапоги или Шекспир, искусство или жизнь. Они должны находиться, как учит нас трагическое мировоззрение, в вечном конфликте друг с другом, в вечном дополнении. В свое время я тоже считал, что искусство должно заниматься нюансами, обращаться к знатокам, должно избегать крупных событий, потому что это вульгарно. Теперь я понимаю, что оно действительно должно творить коллективные идеалы, которые могли бы захватить миллионы людей. Прометей, Дон Кихот, Ромео и Джульетта - вот над чем способны плакать и профессорша, и парикмахерша.
- Но искусство создало уже полный набор этих символов, которые потребны в массовом обиходе, и теперь закрыто и вынуждено творить какую-то иную функцию. Какую?
- Думаю, что если даже все фигуры уже есть, в чем я сомневаюсь, то во всяком случае обновлять их можно и нужно. Если бы мы сами были способны гореть большими страстями, мы могли бы снова не хуже Шиллера создавать. Когда искусство отказалось от того, чтобы воспевать вечную любовь, отказалось от героя, способного бросить вызов миру, когда мы перешли к реализму и тем самым отрубили у себя важнейшую функцию, ее-то и взяла на себя массовая культура. Снова там герой, который способен в одиночку идти против смертельной опасности, снова там бессмертная любовь на "Титанике"...
- Тем не менее массовая культура, "Титаник" - это уже давно всего лишь более или менее изящно просчитанная конструкция, схема.
- И все-таки подозреваю, что без преувеличения и упрощения какие-то чувства и утонченных читателей остаются неутоленными. Если посмотреть на все фигуры, которые вошли в пантеон литературных героев, - в основе мифологическая схема. Мы просто утратили способность жить простыми и огромными чувствами.
Каждый умный человек знает, что он из популярной брошюры почерпнет больше, чем из 20 томов какого-нибудь Золя, которого еще осилить надо, там где-то это знание рассыпано, черт знает где. С другой стороны, когда человек занимается только собственными делами, он начинает тосковать. Люди хотят верить в идеальные миры. Поплакать в театре хочется даже умным, а глупым - тем более. Этот потенциал в нас по-прежнему жив и требует удовлетворения. Человека отличает от животного способность относиться к плодам собственной фантазии так же серьезно, как к реальности, даже еще более серьезно. И тот, кто способен испытывать из-за воображаемых героев сильные чувства, ближе к настоящему человеку, чем пресыщенный интеллектуал, который говорит, что литература не должна быть патетической, это всего лишь забава. Литература вымысла хранит и пестует нам читателей для будущего.
Семен Альтов: «Не пытайтесь совпасть с обложкой!» 
«Чипсы» для мозга. Как бедный язык порождает скудное мышление