Родиться в семье с громкой, знаменитой фамилией - и удача, и ответственность. Каждого нового отпрыска подозревают в гениальности и требуют не посрамить чести рода, постоянно сравнивая с прославленными предками.
Фортепиано - не для гостей
К счастью, мальчика Сашу, родившегося в 1936 году в семье Римских-Корсаковых, с детства не мучили требованиями идти по тропе знаменитого прадеда, композитора Николая Андреевича. Конечно, как и все его юные родственники, Саша учился играть на фортепиано, но поскольку явной тяги к этому виду творчества ребенок не выказывал, от него постепенно отстали. Кроме того, время было военное и послевоенное, люди жили тяжело, нужно было думать и о куске хлеба. Так что Александр Римский-Корсаков стал физиком-атомщиком и до недавнего времени возглавлял Радиевый институт имени Хлопина.
- Я, конечно, могу сыграть что-то, но не для гостей - и не просите. Творческие порывы я в другое русло направил - стал рисовать. Тоже, конечно, на любительском уровне, но вообще-то люди хвалят. Я даже календарь делал для института - с моими рисунками. Но художественные способности тоже у нас в роду, и прадед, и его старший брат Воин Андреевич - оба хорошо рисовали. Только они рисовали то, что видели, а я - то, что думаю.
От прадеда-композитора Александр Андреевич унаследовал еще одну страсть - к астрономии. Хотя профессией это не сделал - как раз к моменту окончания школы в Политехническом институте появилась "ядерная" специальность, и юный Римский-Корсаков, как и многие другие выпускники, страстно захотел быть "ядерщиком".
- Физика - это тоже у нас в крови. Мама моя в Физтехе работала, папа там работал, нас даже эвакуировали в Казань с институтом, там мы все друг за дружку держались. А что ядерная физика - так это было ново, перспективно и страшно интересно. Конкурс был огромный!
Спецы за "колючкой"
После окончания института Александр Андреевич в числе еще пяти-шести счастливцев попал под крыло Академии наук, тогда как остальные молодые специалисты, человек 115, "загремели" за колючую проволоку - ведь атомное ведомство было детищем самого Берии и нравы там были крайне суровые. Впрочем, и из попавших в "академики" на месте никто не засиделся, как рассказывает Александр Андреевич:
- И меня помотало по стране. Я работал с 1959 года в Радиевом институте, но побывал во многих закрытых городах, где были "ядерные" объекты. Например, много времени мне довелось провести в городке, который сначала назывался "Москва - Центр 300", там даже время было московское, чтобы даже сами обитатели не знали, в каком часовом поясе они находятся. Потом городок числился Арзамасом-16, а теперь ему вернули историческое имя - Саров, обитель Серафима Саровского. Здесь был знаменитый монастырь, в здании которого когда-то работали ядерщики, теперь монастырь возродили.
Да, такова была судьба почти всех однокурсников Римского-Корсакова (и многих последующих выпусков) - работать на военно-промышленный комплекс. Часть из них свято верила в то, что Родине такая деятельность необходима, иные сомневались, но признавали, что "вояки" создают вполне приличные условия для работы по специальности. Правда, время от времени и в этих условиях происходили абсурдные случаи. Александр Андреевич вспоминает:
- Нельзя было не истратить до конца года выделенные деньги. Это было и при советской власти, это есть и сейчас. И не только у нас, как это ни странно, но и у американцев, с которыми мы тесно сотрудничаем, та же картина. И крадут тоже почти одинаково. В бытность мою директором явилась ко мне комиссия Счетной палаты, да не нашей, а Конгресса США, - проверять, как я трачу американские деньги. И мне сказали: "Нас не волнует, сколько денег украли у вас здесь. Но эти деньги проходят через Министерство энергетики США, так мы хотим знать, сколько из того, что мы им давали, дошло до вас".
Жертвы соцобязательства
Побывал Александр Андреевич и в Чернобыле - буквально сразу после катастрофы, в начале мая, сотрудники Радиевого института начали обследование станции. Римский-Корсаков рассказывает об этом так, как будто это была рядовая задача:
- Мне нужно было с борта вертолета делать замеры над разрушенным блоком станции. Я попросил пилота "повисеть" над блоком, тот послушно выполнил указания. Когда мы прилетели на базу, пилот предложил заменить этот вертолет на другую модификацию - мол, этот, на котором мы летали, не может "висеть", он падает. Я просто дар речи потерял: "Но ты же "висел"?!" В ответ майор-вертолетчик выдал: "Но ты же приказал!" Нам повезло, а вот двум другим вертолетам - нет, они упали в реактор. Видимо, делали то, что нельзя, но приказано.
Да и сама причина катастрофы в Чернобыле, по мнению Римского-Корсакова, заключается в грубом пренебрежении инструкциями:
- Разговоры о том, что какие-то злобные ученые проводили какой-то неведомый эксперимент, не доложившись начальнику станции, просто беспочвенны. Сами сотрудники этот эксперимент и проводили, он у них не получался, а сделать было надо - соцобязательства к 1 Мая, премия накрывалась. Не буду мучить вас профессиональными подробностями, но суть в том, что эти сотрудники грубо нарушили все возможные инструкции: у них было всего 3 стержня, которыми управляется реактор, а работать запрещено, уже когда меньше 15. Естественно, что процесс вышел из-под контроля. Да, у самого реактора были кое-какие конструктивные пороки, но чтобы они проявились, нужно было уже поставить реактор на грань катастрофы. Что и случилось. А про действия персонала мы узнали просто - мы с ними жили в корпусах детского лагеря "Сказочный", спали на маленьких кроватках, сидели на маленьких стульчиках, как карлики какие-то.
Мемориальные тапочки
Конечно, служба в одном и том же научном учреждении больше 45 лет приводит к тому, что учреждение становится для человека больше, нежели просто место работы. Тем более что Радиевый институт и его основатель Виталий Хлопин овеяны легендами - почтение перед опасной, загадочной и притягательной ядерной физикой чувствуют даже те, кто думает, что радиацию можно пощупать руками. Самые невероятные из этих легенд претендуют на правдоподобие. Во всяком случае, Римский-Корсаков в них верит:
- Во время блокады в городе не осталось радия, который добавляли в люминофор, чтобы покрывать приборы для самолетов и подводных лодок, - люминофор в присутствии радия начинал светиться. А Сталин приказал продолжать производство. Тогда со стен старого здания института на улице Рентгена соскребли штукатурку, растолкли в порошок - и радия до конца войны хватило. И так много его наскребли, что даже могли использовать в хозяйственных целях. Ведь когда пожилого Хлопина привезли в блокадный Ленинград, чтобы институт под началом мэтра мог продолжать работу, старик жаловался на тьму в квартире, из-за которой он не мог нащупать тапочки на холодном полу. И добрая жена физика намазала ему тапочки светящимся составом, да так не пожалела этого состава, что всю комнату озаряло сияние. Теперь эти тапочки хранятся в музее.
Остается, правда, тайной, какую же дозу радиации хватанул основатель института от этих тапочек. Про свою дозу Александр Андреевич Римский-Корсаков тоже молчит, мол, еще до Чернобыля набрал и его такие мелочи уже не волнуют, зато охотно рассказывает про детей и внуков. Особенно про внуков. Прапраправнуки композитора Римского-Корсакова музыкой занимаются с большим успехом, чем их дедушка. Пора бы наследственности уже и сказать свое веское слово.
Топим улицу… деньгами. Научные разработки промышленности не нужны? 
Пожевал - и «хорошо»? 
Поколение промахнувшихся? Писатель Даниил Гранин - о войне и мире.