С известным писателем мы встретились в фонде имени Дмитрия Сергеевича Лихачева. На стендах - личные вещи академика: будильник, настольная лампа, книги.
- Даниил Александрович, известно, что Лихачев был предельно скромным человеком. Между тем нынешняя так называемая элита, не стесняясь, выпячивает свои богатства. Моральные ценности настолько изменились?
- Есть люди достаточно скромные, которые считают, что жить шикуя - не в традициях русской интеллигенции. Более того, это неприемлемо для творческого человека. С одной стороны, мешает, с другой - уже немодно. Немодно, например, ездить на дорогостоящих, огромных машинах. Раньше на Западе наших людей узнавали по одинаковым бесформенным костюмам. Теперь - по роскоши: меховым манто, бриллиантам, пирушкам в ресторанах.
- Но разве жить в достатке зазорно?
- Скромность, интеллигентность и богатство сегодня уживаются плохо. К чему щеголять своим благополучием напоказ? Через миллионы достоинств человека не увидишь.
Загадка блокады
- Говорят, что человек лучше всего раскрывается в экстремальной ситуации.
30 лет назад откровением для многих стала ваша "Блокадная книга". Нынешней осенью вы вновь вернулись к этой теме, организовав конференцию "Неизвестная блокада". Что заставило обратиться к тем далеким событиям?
- Еще в 1941 году, когда мы отступали из Пушкина, я не мог понять, почему немцы не вошли в Ленинград. Ведь он был открыт настежь. Не существовало никаких заградительных отрядов, второго эшелона обороны. Можно было спокойно войти в город. Об этом много говорили тогда на фронте. Почему во время зимы 1941/1942 годов, когда мы мерзли в окопах, голодали, умирали, они - не прорвались?
После войны я пытался задавать эти вопросы нашим историкам, которые тоже разводили руками. Некоторые отделывались официальными фразами о героической защите. Но
я-то знаю истинное положение дел. Знаю по своему участку, где провел в окопах два года и все видел на переднем крае, а не в штабе.
- Удалось ли вам получить ответ?
- Нет. Сейчас начались новые публикации знающих людей. Отечественных историков и немецких специалистов, которых тоже интересовали неизвестные страницы войны. Начали выясняться обстоятельства, связанные с Гитлером, начальником генерального штаба Гальдером, некоторыми командирами Советской армии. История так и не распутана до конца. Нужно серьезное исследование.
- Возможно, эти материалы лягут в основу новой книги?
- Вряд ли. Я не историк, мое дело - задавать вопросы. Писатель не отвечает, а спрашивает.
Городские долгожители
- Продолжаются и "Вечера с Петром Великим". Сейчас вы задумали провести всероссийскую ассамблею Петровских городов. Насколько это актуально?
- Знаете, сколько городов Петр основал или посетил много раз? 117! В том числе Петрозаводск, Таганрог, Тамбов, Вологду, Орел, Архангельск, Астрахань. Азов, Воронеж, где начал строиться флот. Это удивительная личность, которая связала Россию в державу. Мы хотели бы показать эту связующую нить. Ведь Россия сегодня очень рыхлая страна. Один регион смотрит туда, другой сюда... Ее надо скреплять. Петр - одна из возможностей восстановить державность России.
- Знаю, что вы печетесь не только о державности, но и о старых деревьях...
- Да, мне по душе наш проект - излечение старых дубов. Некоторым свыше 200 лет. Два очень красивых, прелестных дуба растут у Елагина дворца, еще два - на Петровской набережной, напротив мастерской Аникушина. Я недавно их проведывал. К сожалению, в городе много больных бесхозных деревьев. Мы хотим привлечь к ним внимание, чтобы все почувствовали - это долгожители нашего города.
- На ваших книгах выросло не одно поколение. Романами "Искатели", "Иду на грозу", "Картина" зачитывалась вся страна. Помню, как мои родители, тогда еще молодые педагоги, ждали очередной номер "Роман-газеты" и с жаром спорили, обсуждая ваши документальные повести "Зубр", "Клавдия Вилор", "Выбор цели". Удалось ли вам за эти годы сделать человека лучше, совершеннее?
- Когда я начинал свою литературную работу, мечтал, что мои книги преобразят наше общество. Хотел показать счастье научной работы, поэзию творческого труда. Ведь в науке человек забывает о корысти, живет будущим. Можно считать, что какие-то итоги достигнуты. Я встречал многих людей, которые утверждали, что на них повлияли мои романы и они что-то поняли, узнали, обрели. Так что некое чувство удовлетворения есть.
Но те результаты, на которые я возлагал надежды, к которым стремится, наверное, каждый писатель - улучшить человека, сделать его сердечнее, отзывчивее, привить чувство гражданственности, - не получились. Я это знаю. Ничего не поделаешь. Я избавился от молодых надежд.
Читатель изменился
- Вы как-то сказали, что современные книги читаете по обязанности. В сегодняшней литературе нет души?
- Сегодняшняя литература мало отличается от вчерашней. Это всегда очень пестрая совокупность разных направлений и стремлений. И сейчас выходят замечательные романы. Может быть, они не сразу становятся бестселлерами. Другое дело, что изменилось место литературы в общественной и духовной жизни. Сегодня она избавлена от ответственности.
Изменился и сам читатель. У людей нет времени, захлестывает высокий ритм жизни. К тому же появилось много разнообразной прессы, с ней конкурируют Интернет и телевидение. Но это поток информации, а не литература. А душа и сердце нуждаются отнюдь не в информации, им требуется совсем другая "пища".
- Сейчас на страницах популярных романов нормой становится нецензурная лексика. "Зато этот продукт прекрасно продается", - говорят "продвинутые" авторы. Должен ли писатель отвечать за то, что и как он пишет?
- Писатель - человек свободный. Для него цензура состоит в том, читают его или нет. Если читателю неприятно, стыдно погружаться в такую лексику, - это и есть главное, с чем должен считаться автор. Потому что иногда надо сказать что-то крепкое. Но часто "словцом" маскируют беспомощность. Нет искусства эвфемизма, подтекста. Бокаччо в "Декамероне" говорит совершенно скоромные вещи. Но как это изящно, пикантно. Это особое искусство, которым мы почти не умеем пользоваться. Обо всем можно написать интересно, мило, без лишних подробностей.
- Когда вы садитесь перед чистым листом бумаги и надо наполнить этот "лист", что самое трудное?
- Иногда бывает сложно начать. Иногда наоборот, первая строчка приходит раньше, чем все остальное. В одном романе у меня появилась фраза: "Волшебник прилетел в город..." И все. Дальше уже пошло легче. Это как ключ к музыке. Камертон. А за компьютером я не работаю. Пишу ручкой: гелевой, иногда шариковой. Однажды я жил в Пушкин.-
ских Горах и мне предложили эксперимент - писать гусиным пером. Какое это удовольствие - выводить фразы с нажимом, ощущая каждую букву. Стараюсь, чтобы между мной и словом было минимальное расстояние.