Страшные блокадные дни, к счастью, всё дальше уходят в прошлое. И всё меньше остаётся очевидцев, которые могут рассказать об этой трагедии, равной которой не переживал ни один народ на планете. Помнить о ней важно и нужно, чтобы никогда впредь не повторилось то, через что путём нечеловеческих страданий прошли жители Ленинграда.
«Я рада буду как-то избавиться от груза воспоминаний, - писала Ирина Зеленская 12 февраля 1944 года, - они тянут к себе, как омут, без конца возвращаешься к этим книжкам, перелистываешь, выхватываешь то один, то другой эпизод. Всё это не забыто, только затуманилось слегка, и не забудется до смерти».
Предлагаем вашему вниманию фрагменты её дневников, датируемые 1941-42 годами.
16 июля
Тревога нарастает. Эвакуация идёт плохо, город по-прежнему полон детей, стариков, инвалидов, и, мало того, много эвакуированных детей возвращаются, так как условия для жизни оказались неважными и родители предпочитают иметь ребят на глазах, пока в Ленинграде тихо. А на станции народ редеет, уходят добровольцы.
22 июля
Месяц войны, а в Ленинграде не тронуто ни одного камня. Это не обнадёживает на будущее, но всё же это месяц выигрыша, а от этого месяца растёт надежда.
21 августа
Бои идут под Гатчиной, Павловск разгромлен. Вчера был митинг, на котором сообщено было о непосредственной угрозе Ленинграду, и все мужчины и женщины от 17 до 55 лет призывались в ряды ополчения. Я больше смотрю на людей. Какие страшные были лица! Сосредоточение до окаменелости, угловатые, почерневшие. Не было ни подъёма, ни энтузиазма, только ощущение большой беды. Я со страхом спрашивала себя: будут ли эти люди защищаться так, как им предлагают, - на каждой улице, в каждом доме?
10 сентября
Ну и день! Немцы взялись за нас всерьёз. Десять тревог. Во время обстрела все женщины с пожарных постов на чердаке разбежались, и я полезла на чердак! Зрелище бомбардировки наблюдалось прекрасно. Если бы это было не такое вредоносное занятие, то я сказала бы, что это захватывающе по эффекту. Ночь была лунная, прожекторы жарили по тёмной половине неба. Весь купол усеян короткими вспышками зенитных снарядов, трассирующие пули, красные, зелёные, белые пролетают вверх… А пронзительный вой падающей бомбы, наверное, навсегда запомнится…
Многие вчера совсем не достали хлеба, и вообще снабжение стремительно ухудшается, особенно после этого большого пожара (пожар на Бадаевских складах). Горел не завод, а продовольственные склады, и это уже чувствительно ударило по норме.
8 ноября
Поехала к линии фронта. Интересно зрелище укреплённого города. За Нарвскими воротами все просветы боковых улиц закрыты крепкими баррикадами - брёвна, песок, бойницы и узкие проезды для транспорта. На основной магистрали - противотанковые сооружения, сплошные блиндажи. Кажется, ни одного метра незащищённой площади. Стёкол в домах очень мало, отдельные деревянные строения в стороне от шоссе все целы. Конечно, всё это пустует. Население давно выдворено в центр.
22 ноября
Опять убавлена хлебная норма - рабочим 250 г, служащим - 125 г. Многие начинают бесповоротно сдавать и морально, и физически.
С утра поговорила с машинисткой: «Я совсем без сил. Работать не могу. Лучше уволиться и лежать дома». Я говорю ей: «Подумайте. Ведь вы сейчас заняты и отвлекаетесь от мыслей о еде…»
7 декабря
Наступили морозы, сегодня до 22 градусов с ветром. Света лишают целые районы по неделе и больше. В комнате 4-5 градусов, вода то идёт, то не идёт.
10 декабря
На станции умер от истощения маленький зольщик Вася Михайлов. Он ходил до последнего вечера, и у него была уже нечеловечья заострившаяся мордочка, как у зверька. Ещё один - Потапов - вчера ушёл в больницу. Перед этим пришёл всё-таки в столовую пообедать и стоял у дверей с какой-то бессмысленной, неподвижной улыбкой на неживом лице. Я скорее сама отпустила ему обед и отправила его, причём говорил он беззвучно, плохо соображал и при разговоре как-то странно падал на собеседника, точно старался прилипнуть к нему.
15 декабря
Мёртвые во множестве лежат незахороненные по домам и на кладбищах и в ещё большем множестве бродят между живыми. Эти люди, которым уже безразлично, откуда надвинулась на них беда и как её отвести. Голодные, замерзающие, гибнущие - всё слабое уничтожается сейчас силой вещей с небывалой беспощадностью. Только и слышишь о смертях со всех сторон. Гроб достать практически невозможно... Подходы к кладбищам завалены вдоль дороги трупами без гробов, завёрнутыми в простыни. У заборов стоят незахороненные гробы. Некому копать могилы. Могильщики денег не берут, а требуют хлеба. Эпидемий в городе нет, а смертность колоссальная…
6 января 1942 года
Жизнь с каждым днём становится всё страшнее. Каждый день у нас по покойнику. Люди падают и умирают буквально на ходу. Вчера ещё молодой парень стоял на вахте, сегодня слёг, а на другое утро готов.
11 января
Ни один день не проходит без умерших. Кто-то едко пошутил, что скоро Ленинград весь вымрет, останутся одни директоры. Этих всё-таки кормят. Я сама постоянно ощущаю тяжесть в ногах, что руки становятся вялыми и неповоротливыми.
15 января
По неофициальным данным, суточная смертность в Ленинграде достигает 7-8 тысяч человек и продолжает нарастать. Поражает в себе самой: отсутствие настоящего волнения и страха перед этим мором и его жертвами. Как будто эмоциональное существо во мне умерло.
26 января
Ленинград остался без воды. Когда-то я шутя говорила, что выгодно селиться около Невы, ближе будет по воду ходить. Теперь ещё миллионное население бегает за километры брать воду из проруби. Берут воду даже из Мойки, хотя уж какая там вода - страшно и подумать. Моё путешествие оказалось сложным: во-первых, мёрзли зверски руки. Во-вторых - добыча воды - нелёгкое дело. У сходен на Неве пробиты две проруби, крутые наклонные края обледенели. Зачерпывать надо из глубины больше полметра.
4 марта
Сейчас губит людей уже не голод, а дистрофический понос, иногда им страдают подолгу и поправляются, а иногда он свёртывает человека в два-три дня. Понос добрался и до меня, но думаю, что энергичными мерами удастся его оборвать. Во всяком случае, сдаваться я не намерена.
15 марта
Еду в детдом с девочкой Купцова. Трёхлетняя крошка без улыбки, угрюмая, отёчное личико в водяных мешках. Мать её не кормила и здоровая съедала всё сама, а когда заболела, то кричала на соседок, которые за ней ухаживали, за каждый кусок, перепадавший ребёнку: «Прокусите ей где-нибудь местечко, я напьюсь свежей крови и поправлюсь!». В детдоме в приёмнике несколько человек детей разных возрастов. На одной из постелей маленький тощий скелетик с большим черепом над личиком в кулачок. Ест кашу медленно. Ложка дрожит в костлявой ручке. Моя Люся сидит на стуле безжизненно, как кукла. Только в затухших глазах слезинки.
1 июля
Наша Дюкаева жестоко пострадала. Она уехала только в марте, увозя свою прелестную долгожданную девочку и мужа в состоянии лежачего дистрофика. На днях от неё пришла открытка из Свердловска - мужа её сняли с поезда, и она его так и не нашла. А девочка умерла. Сама она только вышла из больницы после двухмесячного лежания, больная и обессиленная, без надежды восстановить что-нибудь из потерянного в жизни - женщине 35 лет. Я вспоминаю её очаровательного ребёнка, крепышка-девочка с румяными щёчками и чёрными ресницами. Мать смотрела на неё влюблёнными глазами и говорила: «Ты родилась, чтобы жить, - и будешь жить». И вот всё же не спасла, не уберегла этот драгоценный росточек.
Досье
Ирина Зеленская родилась в Одессе, до 1937 года жила в Горьком (ныне - Нижний Новгород), затем переехала в Ленинград.
С 1938 года работала заведующей плановым отделом 7-й Государственной электростанции в Свердловском районе Ленинграда. Во время блокады вдобавок к своим непосредственным обязанностям выполняла большую общественную работу: была председателем кассы взаимопомощи, заведовала библиотекой электростанции, которую сама организовала и пополняла. Помимо записей в дневнике И. Д. Зеленская заносила время воздушных тревог в отдельные сводки. Два листа с такими таблицами за период с 14 июля 1941-го до 10 января 1942 года вклеены в конце одной из копий дневника этого времени. Всю блокаду прожила в городе. После войны продолжала работать, вышла на пенсию в 1974 году.
Авторская орфография сохранена.
Использованы материалы Центрального государственного архива историко-политических документов С.-Петербурга
Зеленоглазое такси и блокадный дневник. О чём писал «АиФ» в сентябре 
Девять строчек. История семьи автора блокадного дневника Тани Савичевой 
Суп из сорняков. Ленинградцам запрещали жаловаться на жизнь 
О «жёлтых звёздах». Чулпан Хаматова прочитала дневник Маши Рольникайте