В Петербурге проживает множество потомков русских поморов и карелов – двух народов, которые сумели сохранить в своей памяти эпические произведения славян и финно-угров, позже повлиявших на всю мировую культуру. Без российского Севера у нас не было бы ни полного цикла русских былин про киевских богатырей, ни национального финно-угорского эпоса «Калевала». Кстати, в результате на свет не появился бы и «Властелин Колец» Джона Р. Р. Толкина.
Потомки новгородцев
Поморы – это очень самобытная и своеобразная группа русских людей, которая еще в XIII-XIV веках заселила территории по побережью Баренцева и Белого морей, выйдя кое-где и к Северному Ледовитому океану. В основном это потомки древних обитателей Новгорода и Пскова, жившие и в районе нынешних Петербурга и Ленинградской области, а также Карелии, Мурманской и Архангельской областей.
Самым известным помором в истории Петербурга был, безусловно, Михаил Васильевич Ломоносов. Родившийся под Архангельском, он, как известно, с торговым обозом добрался до Москвы, после обучения был отправлен в Петербург, в Академию наук и художеств, и с тех пор до самой своей смерти был связан с городом на Неве, найдя последнее пристанище в Александро-Невской Лавре. Ломоносов внес огромный вклад в становление российской науки. При этом он еще и увлекался литературой, переводил Горация. И подобная склонность к изящному слову, возможно, была свойственна не только Ломоносову, но и многим другим поморам. Во всяком случае, именно на Русском Севере – на берегах Белого моря, в карельском Заонежье – сохранились и были записаны учеными знаменитые русские былины, которые к XIX веку на прочих территориях оказались позабыты.
Исландия русского эпоса
Все началось с того, что в 1860 году в Олонецкую губернию в ссылку был отправлен увлекавшийся революционными идеями недавний студент историко-филологического отделения философского факультета Московского университета Павел Рыбников. Образованных людей на севере не хватало, и Рыбникова включили в состав губернской канцелярии, а одним из первых поручений молодого чиновника стал сбор статистических данных. Весной 1860 года выехавший в очередную командировку 28-летний Павел Рыбников из-за шторма вынужден был заночевать на берегу Онежского озера и совершенно случайно открыл целый пласт русской народной культуры.
«Я улегся на мешке около тощего костра, заварил себе чаю в кастрюле, выпил и поел из дорожного запаса и, пригревшись у огонька, незаметно уснул. Меня разбудили странные звуки: до того я много слыхал и песен, и стихов духовных, а такого напева не слыхивал. Живой, причудливый и веселый, порой он становился быстрее, порой обрывался и ладом своим напоминал что-то стародавнее, забытое нашим поколением. Долго не хотелось проснуться и вслушаться в отдельные слова песни: так радостно было оставаться во власти совершенно нового впечатления. Сквозь дрему я рассмотрел, что шагах в трех от меня сидит несколько крестьян, а поет-то седатый старик с окладистою белою бородою, быстрыми глазами и добродушным выражением в лице», – вспоминал Павел Рыбников.
Песнопевец назвался крестьянином Леонтием Богдановым, и по просьбе Рыбникова он спел еще одну песню, оказавшуюся былиной о купце Садко. Чиновник поинтересовался, а знает ли он еще подобные песни – в ответ Богданов пригласил его на Кижи, где, по словам Леонтия, былины знает каждый. Рыбников понял, что напал на настоящую золотую жилу. За несколько последующих лет он проехал в общей сложности свыше двух тысяч верст, посещая Заонежье, Архангельскую и Вологодскую губернии, лично записав 165 текстов на 50 сюжетов былин от тридцати народных сказителей.
«Песни, собранные П. Н. Рыбниковым» в четырех частях были изданы в 1861–1867 годах и стали известны не только в России, но и за границей. До открытия Рыбникова считалось, что найти былины можно только где-нибудь в Сибири — и когда огромный запас их был обнаружен недалеко от Санкт-Петербурга, первым впечатлением ученого мира было изумление и даже недоверие. И лишь когда Рыбников подробно рассказал о своих странствиях, перечислил певцов поименно, с указанием их местожительства, а новые этнографы, последовав по этим маршрутам, встретились с ними и записали новые песни (всего более 600 былин), стало понятно – потомки новгородцев действительно сумели сохранить устный народный эпос.
После этого север Руси получил неофициальное название «Исландия русского эпоса» (по аналогии с островом, на котором сохранились позабытые в других частях Скандинавии древние саги). Вклад северных сказителей в сохранение национального наследия лучше всего иллюстрируют следующий пример – немалая часть былин может быть объединена в так называемый «киевский цикл» (это все былины, связанные с князем Владимиром, а также знаменитыми богатырями Ильей Муромцем, Добрыней Никитичем и Алешей Поповичем). По всей видимости, некогда они действительно были созданы на территории современной Украины – однако бурная и трагическая история Киевского княжества, многочисленные войны и нашествия привели к тому, что к XIX веку в самом Киеве про киевских богатырей давно позабыли. Зато ушедшие на более мирный север потомки новгородцев сохранили эти былины.
Согласно статистике, былин киевского цикла было собрано: в Московской губернии — 3,
в Нижегородской — 6, во всей Сибири — 29, тогда как только в Олонецкой губернии —
до 300.
Сосна Леннрота
Любопытно, что в те же годы, когда русские открывали для себя устное эпическое наследие своего народа, аналогичное открытие сделали и представители финно-угорских народов.
В 1835 году финский фольклорист и этнограф Элиас Леннрот опубликовал первое издание эпоса «Калевала», руны которого он собирал в путешествиях по русской Карелии (восточные и северные части все тех же Олонецкой и Архангельской губерний). В современном карельском поселке Калевала до сих пор стоит так называемая «сосна Леннрота» – по преданию, именно под этим деревом фольклорист сидел и записывал песни местных сказителей, которые позже и были им сложены в эпос. Удивительно, но по прямой от этого места до той точки на берегу Онежского озера, где Павел Рыбников впервые услышал русские былины в исполнении Леонтия Богданова, всего около 300 километров. Другими словами, на сравнительно небольшом участке земли были сохранены и записаны эпосы и славянских, и финно-угорских народов.
Особую роль в «Калевале» сыграли те руны, которые Леннрот услышал от местных карелов – этот народ, ближайшими родственниками которого являются современные финны, эстонцы и вепсы, впервые упоминается в летописях около тысячи лет назад. Местом первоначального обитания карелов были Карельский перешеек и территория современного Петербурга. Торговые и военные связи этого народа с русскими новгородцами уходят во тьму веков – в начале XII века карелы принимают православие и во всех конфликтах русских со шведами неизменно выступают на стороне сначала Новгородского, а позже и Московского княжества.
После того, как Карельский перешеек оказывается под властью Швеции, карелы расселяются с этой территории на юг, вплоть до Твери (до сих пор существует такой небольшой народ, как «тверские карелы»), а также на север, осваивая леса и болота современной Карелии. Там-то Леннрот и записывает предания и песни, которые некогда были общими для всех финно-угорских народов. Но если западные финно-угры (те же эстонцы или сами финны) их практически позабыли – католическая церковь веками нещадно преследовала любые проявления «язычества», то на севере России карелы сумели сохранить свое древнее наследие, и только поэтому в мировую культуру вошли такие имена героев Калевалы как Вяйнемейнен, Ильмаринен и Лемминкяйнен.
«Властелин Колец» вырос из «Калевалы»
Интересный факт – именно карелам и «Калевале» современный мир обязан таким феноменом, как эпос «Властелин Колец» английского писателя Дж. Р. Толкина.
В 1911 году 19-летний Джон Толкин прочитал перевод «Калевалы» на английский язык и, как признавался, был впечатлен на всю жизнь.
«Меня восхитила и очаровала «Калевала». Свод моих легенд, заключительной частью которых является трилогия («Властелин Колец»), возник из стремления «переписать» «Калевалу», в первую очередь – трагическую историю Куллерво», – писал профессор. Чтобы лучше изучить полюбившееся произведение, Толкин овладел финским языком, и, как считают многие исследователи, эльфийский язык он конструировал именно на этой основе. Не случайно, что в его истории некогда общий эльфийский также распался на множество диалектов, как это произошло в реальности с языками финно-угорских
народов.
Подписывайтесь на наш Телеграмм-канал – https://t.me/aifspb. Обсудить публикации можно в нашей группе ВКонтакте – https://vk.com/aif_spb.