Дзынь! - блюдце разлетелось вдребезги, съемочная группа вздрогнула. Три месяца назад традиционным битьем посуды Игорь Масленников начал съемки своего нового фильма под рабочим названием "Баллада о бабочке". Автору посчастливилось работать у режиссера: Съемки, съемки - без остановок, а в редких перерывах режиссера ждала Москва и заботы первого секретаря Союза кинематографистов, подготовка фестивалей, преподавание. Поверить, что этот неутомимый и фонтанирующий идеями человек на днях отметит 70-летний юбилей, трудно. И вырвать час для беседы удалось, только когда осенью работа переместилась за монтажный стол.
Бабочка в золотой клетке
- Игорь Федорович, если не раскрывать секретов сюжета, о чем фильм?
- Это история о девочке, живущей, как это бывает, в золотой клетке при влиятельном и богатом человеке... Но на деле картина о том, как трудно жить людям, склонным к образному, художественному мышлению в нашем грубеющем мире, где они подчас выглядят сумасшедшими.
- Как к вам попал сценарий? Я знаю, что его написал Аркадий Высоцкий, сын Владимира Высоцкого.
- Все вышло случайно. В прошлом году я был председателем жюри на сочинском "Кинотавре". Когда в зале гас свет и появлялось кино, то подступало острое чувство тоски, так хотелось сделать кинокартину, а не очередной телевизионный фильм. Хотя я в кино пришел с телевидения, на "Ленфильме" был худруком телеобъединения. Поэтому у меня никогда не было гнездившегося здесь надменно-брезгливого отношения к ТВ. Только сейчас, когда нет работы, телевидение признали и кинулись вкалывать на всевозможные сериалы. Так вот, мысль об интересном сценарии крепко поселилась в моей голове. В это время я был еще членом жюри "Конкурса сценариев". И среди прочих наткнулся на один под названием "Бабочка над гербарием". Он меня поразил своим андерсеновским духом, светлой печалью. И главное, в нем присутствует яркий женский характер. Оказалось, что сценарист уже пять лет безуспешно предлагал сценарий многим режиссерам. Так в свое время Валуцкий предлагал "Зимнюю вишню", от которой отказались Авербах и Микаэлян.
Детективщик поневоле
- Вы часто говорили, что не являетесь поклонником детективов...
- Совершенно точно, хотя меня почему-то считают большим мастером по детективу.
- Тогда почему же взялись за Шерлока Холмса?
- Объясняю. За работу над Холмсом я брался не потому, что это детектив. Меня привлек характер, живой человек - причем не Холмс, как вы могли подумать. Главный секрет успеха заключается в Ватсоне, а основная беда всех картин, делавшихся в мире, - его отсутствие. Это объяснимо, все рассказы Конан Дойла написаны от имени Ватсона, поэтому его характер неуловим, доктор все время находится за кулисами. А вот нам удалось вытащить Ватсона вперед, он играет Холмса, как короля окружение. Сам по себе Холмс - схематичная фигура.
- Но потом вы не остановились и опять взялись за детектив, сделав фильм "Что сказал покойник".
- Я и тут не занимался детективом как детективом. Хмелевскую, кстати, с роду не читал. Меня привлек своеобразный характер, на этот раз польской женщины. А недавно Эрнст предлагал экранизировать Приключения Фандорина, но я отказался, поскольку уже сыт теледетективами, тем более что книжка мне не понравилась, это какое-то литературное пижонство, мне кажется.
Страшный вирус режиссуры
- Понятно, что молодые артисты с удовольствием идут работать к Масленникову, но у вас и знаменитости с радостью играют даже небольшие роли, чем заманиваете?
- А ничем, просто у меня хорошая репутация в этом смысле. Я режиссер актерский и не занимаюсь диктатурой, от которой актеры страдают. Этому научился у Товстоногова, с которым много работал в качестве художника. Он действовал как садовник - спектакль вырастал на глазах, казалось, он даже не участвовал в процессе, а только подстригал, направляя ветви. Тогда мне стало казаться, что я ему придумываю спектакль, так в меня попал этот страшный вирус режиссуры. Вообще, существует два рода режиссуры. В одном режиссеры самовыражаются, порой довольно невнятно. Называется это авторским кино. А есть режиссура как способ рассказа, ею-то я и занимаюсь. Умение рассказать историю, какую угодно - тоже искусство. Это как в исполнении одного человека анекдот звучит безумно смешно, а другого послушаешь - не понятно, о чем говорит. В общем, то дело, которым я занимаюсь, это ремесло, профессия. К тому же я никогда не мог бы стать режиссером авторского кино, по-моему, странно и нескромно навязывать кому-то свой внутренний мир, как это делает, допустим, Сокуров. Самое главное, что индивидуальность человека не изобразишь, она сама проявится. Любая режиссура заключается в бесконечном отборе: сценарии, актеры, выбор пуговиц на костюме - из этого и рождается некое индивидуальное лицо у картины.
- Вы будете ломать себя ради работы с гениальным артистом, если вы в чем-то не совпадаете?
- Не буду. Есть много хороших актеров, которых никогда не позову в свои фильмы, например Юрский. Не могу освободиться от мысли, что это Юрский. Сережу знаю тысячу лет, со времен университета, но работать с ним не могу. Существуют мои странные вкусовые принципы, при которых определенный круг актеров я к себе не приглашу, не из неуважения, а потому что не встраиваются в мою эстетику желания создать иллюзию жизни, чтобы зритель ни на секунду не отрезвлялся.
- Вы и по жизни такой принципиальный?
- Знаете, в детстве я был страшным вралем, это от воображения, врал напропалую. Потом очень страдал от этого вранья. Однажды наткнулся на записные книжки Марка Твена, мне тогда было лет 13, где прочитал мысль, что врать плохо только тем, что надо все запоминать, лучше промолчать. Это и стало моим жизненным принципом. Очень не люблю вранья, подвоха, сплетни, что довольно развито в кинематографе. Ценю в людях желание работать. Я всегда считал нужным приходить на работу, независимо от того, есть картина или нет. Поэтому так много фильмов и снял, а не сидел в ленфильмовском кафе, как это делали многие талантливые личности в этих коридорах. Они предпочитали так жить. А я не могу, я работник.