В начале февраля в нашем городе будет отмечаться знаменательная дата - 150 лет с тех пор, как Эрмитаж стал открыт для широкой публики. До этого посещать императорский музей можно было только по высочайшему приглашению. Изменения произошли после строительства специального здания - Нового Эрмитажа. Мы знаем это творение архитектора Лео Кленце со знаменитыми атлантами.
Проверочка для культурной столицы
- Михаил Борисович, как отметит музей славный юбилей?
- Все, что мы делаем в этом году, посвящаем ему, - рассказывает директор Эрмитажа Михаил Пиотровский. - Отреставрировали несколько залов, вот совсем недавно открыли залы Снейдерса, Рубенса, итальянской живописи, будем работать над залом греческой архаики. На очереди - Бриллиантовая кладовая. На середину февраля запланирована выставка "Николай Первый и Новый Эрмитаж", на которой представим картины, купленные императором. Он много покупал частных коллекций, в том числе и русских, что было новым по сравнению с Екатериной. Николай очень любил музей, но и продавал картины, так что это случалось не только при большевиках. Часть из того, что император посчитал плохим, потом пришлось покупать обратно. К слову, американские музеи и сейчас иногда продают картины.
В феврале мы откроем в Главном штабе выставку "Клод Моне", мы ее сделали совместно с Государственным музеем изобразительных искусств имени Пушкина. Мне кажется, создание общего произведения более интересно, чем просто возить выставки друг к другу. В Москве экспозиция уже открыта, на нее ходят толпы народа. У нас она расположится в Главном штабе, а не в основном здании, и мне очень интересно посмотреть, сколько же публики придет. Такая вот проверочка насчет "культурной столицы", потому что есть подозрения, что петербуржцы меньше ходят на выставки, чем жители других "культурных столиц".
Нет разницы между Лондоном и Казанью
- Один высокопоставленный чиновник недавно высказался в том смысле, что 300-летие города должно стать праздником для всей страны, которая город этот строила. И Эрмитаж, мол, должен проводить выставки в российских городах.
- Эрмитаж их проводит, и много. В российских городах делаем выставки на таком же уровне, как в Лондоне или в Париже, но их нужно и принимать на таком же уровне. Для этого местные музеи должны быть оборудованы по мировым стандартам, они должны платить страховку. Вот в Казани все эти условия соблюдают, поэтому там регулярно проходят эрмитажные выставки, на днях открыли новую, посвященную исламскому искусству. Кроме того, приезд Эрмитажа должен быть событием! На выставки в Казани обязательно приходит президент Шаймиев. Местным музеям после таких акций существовать значительно легче. Нас достойно принимают в Калининграде, Новгороде, Липецке - там на днях открываем большую выставку. Ведем переговоры о "Выставке одной картины" в Сибири.
...С советских времен мы привыкли к идее "культуру в массы", поэтому и "давайте-ка пошлем картины в глубинку". Нужно очень попросить, приложить усилия, тогда приедем. Вообще-то для нас разницы между Лондоном и Липецком нет. Если Россия станет частью мира, а не задворками, в наши города и мировые музеи приедут. Вот в Казани уже готовят международные выставки.
Полагаю, что общероссийская политика Эрмитажа активна, 300-летие города - способ напомнить всему миру и России о Петербурге.
Подведение итогов
- Есть ли у вас в характере планировать новый год, подводить итоги старого?
- Конечно, я зануда в этом смысле, каждый день у меня список того, что нужно сделать. Когда подвожу итоги года Эрмитажа, тогда и свои собственные. Чтобы жизнь была спланирована - это необходимо, вот сейчас календарь уже весь расписан на ближайшие три месяца. График такой напряженный, что не всегда успеваешь сообразить какие-то основные вещи, а ведь для меня одна из главных задач - книжки писать. Пишу, конечно, но не всегда успеваю в срок. Сейчас нужно закончить большую книгу по Эрмитажу, следующую - о Иерусалиме - хотелось бы сдать вовремя. А вот таких целей, как, например, достижение каких-то ступеней в карьере, никогда не ставил и не суетился по этому поводу, потому что уверен - ничего не получится. А так у меня в жизни достаточно много чего получилось.
Отец
- Ваш отец, будучи много лет директором Эрмитажа, готовил вас себе на смену?
- Не готовил, и я об этом не думал. Скорее предполагал, что из-за отца-директора мне и работать-то в Эрмитаже не придется. В советское время, чтобы сын встал на место отца, это было совсем необыкновенно. Только в сумасшедшее перестроечное время могло случиться.
Другое дело, что отец личным примером показывал, как нужно работать в науке. А когда у меня был такой период, что не торопился с защитой диссертации, отец (это был редкий случай) вмешался: "Я могу умереть спокойно, лишь зная, что ты защитился". И он всегда мне говорил, что нужно в первую очередь учить языки.
- И какие вы знаете?
- Это довольно сложная схема... По профессии я востоковед, так что знаю арабский с диалектами, египетский, сирийский, йеменский, иракский, несколько мертвых, то есть могу читать по-персидски, древнееврейски, знаю древнеюжноаравийский, разумеется, владею основными европейскими: английским, французским, немецким. Немножко говорю по-итальянски, читаю по-испански. Сейчас учу нидерландский. Востоковеду приходится знать много языков, в книге "Над арабскими рукописями" у академика И. Ю. Крачковского в полушутку перечислено, по-моему, 22.
Арабистика
- Как вы нашли призвание, неужели в детстве думали о востоковедении?
- Я очень хотел делать то же, что и отец, это было изумительно интересно - археология, раскопки, причем с сенсациями, открытиями. Я на этих раскопках практически и вырос, каждое лето ездили в экспедиции. В школьном возрасте ходил в эрмитажные кружки, меня тянуло к Востоку, но поначалу - к Индии, потом - к Ирану, а к концу школы выплыло - арабистика. От папиных знакомых-востоковедов я слышал, что знание арабского - это что-то особенное, самое трудное, не то что какой-нибудь там персидский или аккадский. Пошел на Восточный факультет, на арабское отделение. Мне кажется, даже если бы я начинал жизнь в других условиях, все равно стал бы арабистом.
- Восток, тем более арабский, ассоциируется с кофе. Вы его любите?
- Я "неправильный" арабист, кофе не очень люблю. Больше чай с молоком, типичный колониальный напиток. Англичане привезли его во все арабские страны, а я пристрастился в Египте. Впрочем, когда бываю на Востоке, иногда пью кофе, но такой крепости, чтобы сильно бил в голову, иначе неинтересно.
Нет конфликта цивилизаций
- Сейчас усиливается неприязненное отношение к Востоку как в политических сферах, так и на бытовом уровне. Как бы вы могли это прокомментировать?
- Это всегда было. Я сейчас начал всерьез проблемой заниматься, сделал несколько докладов в Казани как раз на эту тему - западное представление о мусульманском мире и об исламе. Всегда было нехорошее отношение, потому что это рядом живущая большая цивилизация, причем в Средние века, когда Европа только поднималась из грязи, там уже была чистота, процветание, богатство. В Европе, начиная с крестовых походов, укоренилось отрицательное отношение к мусульманскому миру, а ему на Европу было более-менее наплевать, потому что крестовые походы воспринимались лишь как одна из многих феодальных усобиц.
Набор отрицательных стереотипов нашего представления о Востоке всегда существовал. Но ведь первый потрясший Америку взрыв был в Оклахоме, и его устроили христианские фундаменталисты.
Экстремизм есть во всех религиях, смотрите, что сейчас происходит между Индией и Пакистаном. Он есть и в идеологии, в том числе коммунистической: "Вот правило, и нужно жить только так".
Конечно, сейчас возникло большое напряжение между Западом и Востоком, богатыми и бедными. Нужно заниматься формированием правильного облика друг друга: богатый не значит мерзавец, бедный - не значит, что от него жди удара из-за угла: Задача гуманитарных наук и СМИ - не дать конфликту превратиться в конфликт цивилизаций. Если отрицательные эмоции по отношению друг к другу будут окончательно оформлены как религиозные, это страшно.
У России есть большой опыт мирного сосуществования людей разных верований, он все более востребован в мире.
Моя крепость
- Сын пошел по вашим стопам, тоже востоковед?
- Нет, Борис учится в Финансово-экономическом институте, на третьем курсе, ему 19 лет. Но много времени проводит в Эрмитаже, работает на общественных началах в нашем компьютерном отделе.
- Для вас важен дом или вы там слишком редко бываете?
- Очень даже бываю, дом, семья для меня важны. Крепкий тыл как раз и позволяет быть перелетной птицей и много времени проводить на работе. Но дом - закрытое место, сколько ни предлагали мне принимать дома передачи типа "Без галстука", предпочитаю журналистов не пускать.
- Что-то по хозяйству делаете?
- Иногда вечером мы с сыном готовим ужин, жена так поздно не ест, дочка наша живет в Москве, так что приходится самим хозяйствовать. Постоянная моя домашняя забота - книги разбирать, расставлять по полкам.
- Есть у семьи Пиотровских родовое гнездо в Петербурге?
- Нет. Мы жили всегда на Халтурина, нынешней Миллионной, в доме сотрудников Эрмитажа, там папа получил квартиру. А потом он же передал дом музею, в нашей квартире сейчас мастерская позолотчиков. Папа с мамой переехали в дом на Мойке, где теперь установлена мемориальная доска в честь отца, а я с семьей - на Литейный. Гнезда родового нет еще и потому, что дедушка был военный, у него много адресов и в Петербурге, и в Оренбурге.
- Водите ли вы машину?
- Нет, когда-то в школе начал учиться и понял, что это не для меня. Не получилось таких отношений, чтобы я мог спокойно доверять ей, а она мне. Да и машины ни у отца, ни у нас никогда не было. Люблю ходить пешком. Сейчас мало приходится, а раньше, когда бывал в экспедициях, работал в Йемене - эти пешие хождения с верблюдом и без верблюда, с рюкзаком и без, с автоматом и без - были лучше всякого спорта.
- Как вы отдыхаете?
- Иногда нужно просто отоспаться. Но главный отдых для меня - смена деятельности и книги, без них жить не могу, какая бы ни была нагрузка, все равно каждый день читаю. А еще люблю время спокойной научной работы. Не когда пишешь - это уже нервы, а когда готовишься - собираешь материал, придумываешь ход, когда рождаются идеи - вот мой лучший отдых и удовольствие. Иногда спрашивают о хобби. Да какое хобби, если моя профессия - востоковедение - такая замечательная! Хобби - это быть директором Эрмитажа (улыбается).
- Как директор Эрмитажа на всех официальных мероприятиях вы всегда в шарфике...
- Почему в шарфике? Мне очень не нравятся эти странные уменьшительные названия - "шарфик", "пивко"... Я ношу длинный шарф, потому что мне так нравится.
Волноваться надо
- Когда я вижу вас по телевидению, принимающим в музее президентов, коронованных особ, удивляюсь, как это вы совершенно не волнуетесь?
- Волнуюсь. Иногда скрываю, иногда нет, и видно, что волнуюсь, но так и должно быть. Когда человек совсем без эмоций, ничего хорошего не получается. Я даже считаю, что если ты делаешь доклад или читаешь лекцию, нужно выходить с бумажкой, потому что если без нее, значит, повторяешь заученное. У меня нет раз и навсегда написанного текста для студентов, потому что накануне каждой лекции придумываю новое, чтобы самому было интересно.
- А какой вы экзаменатор, строгий?
- Да нет, я всегда вспоминаю свою студенческую жизнь. Вот недавно принимал зачет по истории мусульманского искусства, никого не мучил, в основном смотрел рефераты. Люди должны ориентироваться в материале, вот это нужно студенту, а не набор знаний.
...А если вернуться к вашему вопросу о волнении, то когда Сокуров снимал в Эрмитаже фильм "Русский ковчег", со мной он провел только одну репетицию и сказал: "Все, больше не надо. Правильно, что вы волнуетесь, пусть это сохранится". Я "играл" самого себя - нынешнего директора Эрмитажа, а в сцене участвовали еще два директора, как бы "духи предков". На артиста, который изображал Бориса Борисовича Пиотровского, я старался не смотреть, потому что и так представляю, что бы чувствовал, если бы встретился с отцом.
Иди в музей - посверли и забей! 
Не только Малевич. Запад меняет взгляд на русское искусство 
Не превратиться в стадо. Директор Русского музея о деньгах и скандалах 
Мир некрасив? Михаил Пиотровский о новом искусстве, прогрессе и традициях