За десять лет через войну, которую очень долго и войной-то не называли, прошли десятки тысяч россиян, получивших "чеченский синдром". Что это такое, российскому обществу еще предстоит понять, оценить, прочувствовать.
Решения о начале войны, штурмах принимаются в узком кругу. Дети высоких принимающих решения персон не лежат потом обугленными на улицах разбитых городов. Не возвращаются домой в инвалидных колясках. Достаточно несколько дней поработать в региональной правозащитной организации "Солдатские матери Санкт-Петербурга", чтобы понять, что "чеченский синдром" - не выдумка журналистов и правозащитников. Это искалеченные судьбы воинов и их близких, надломленная психика, травмы, которые будут напоминать о себе десятилетиями.
Валентина Иванова обратилась за помощью к "Солдатским матерям", когда от безысходности дошла до полного отчаяния. Вместе с младшим сыном она была готова: убить старшего.
- Когда Павлу пришла повестка, я была за то, чтобы он отслужил в армии. Мы были так воспитаны - кто-то должен защищать Родину. У меня брат отслужил в армии, и я, глупая, считала, что там - дисциплина, сыну это пойдет на пользу. К тому же нас заверили, что дети из неполных семей в Чечню не попадут, будут служить в нашем округе. Я и поверила. Мой Паша не был пай-мальчиком, учился плохо. Когда мы с мужем развелись, ему было десять лет. Он тогда ушел из дому. В 16 лет украл вместе с другими мальчишками бензин. Попался. Судимость.
О том, что сына увезли в Чечню, я не знала. Хотела поехать к нему в Печенгу на день рождения, подарок приготовила, гостинцев, а мне по телефону ответили, что он отправлен в другую часть. Я - телеграммы посылать, письма: в какую, когда? Наконец, командир письмом ответил: "Переведен в Москву". И только от своих родственников, которым Павел позвонил, узнала, что он лежит в Ханкале в госпитале. Что контужен.
Бросилась в наш военкомат - помогите найти сына! А мне в ответ - "мы розысками не занимаемся, ищите сами". Поехала в областной, оставила заявление на розыск. И только тогда мне ответили, что сын находится в Чечне, в инженерно-саперных войсках. В начале февраля 2002 года Павел приехал, сказал, что ему после госпиталя дали отпуск. Что лежал там с сентября. Но приехал без проездных документов, отправить обратно не на что. Три раза обращалась к военкому, тот мне ответил - "это ваши проблемы". Насобирала сыну денег на билет до Владикавказа, друзья помогли. Но он доехал только до Москвы. Вернулся никакой. Я снова в военкомат: сын вернулся, что делать? Мне ничего не ответили.
Он после Чечни стал такой... По ночам спать не может, засыпает только тогда, когда кто-то в доме уже встал. Первые полгода постоянно пил. Я выбирала моменты, спрашивала, сынок, почему? Он - "мама, мне так легче. И ничего о Чечне не спрашивай, не трогай эту тему! Я жить не хочу, сам от себя устал".
Рядом с нашим поселком карьеры. И там днем и ночью гремят взрывы. Он как услышит, накроется одеялом и мечется по дому, как безумный. Споткнется о стул - разобьет стул о стенку в щепки. Мимо него не пройти - вскакивает, валит с ног, заламывает руки. Не дай бог кому-то из соседей задеть его в подъезде, проходя мимо. Стал каждый день избивать младшего брата. Ни за что. И мой младшенький ушел: "В дурдоме жить не буду!"
Я сама фельдшером работаю на "Скорой", на вызовах навидалась всякого. Но тут просто не знала, что делать, как реагировать. Не выдерживала, взрывалась. Сколько раз просила Пашу - поедем в больницу, там тебе помогут. Он - "никуда я не поеду!" А у нас в поселке психолога, к кому можно обратиться за помощью, нет. И мы с младшим сыном дошли до такого состояния, что были готовы убить Пашу.
Никому сын все это время был не нужен. А в августе 2003 года к нам домой приехал посыльный узнать о месте нахождения Павла. Потому что он числился без вести пропавшим.
Его обследовали в больнице, сказали - тяжелые последствия травм. Не только психологического характера, но и органического - следствия ушибов головного мозга. А следователи Выборгской прокуратуры послали на обследование в военный госпиталь, и там ему поставили диагноз - годен к службе, физическое здоровье сомнений не вызывает. Прикомандировали к воинской части, но я сама забрала его оттуда, потому что там доведут до самоубийства. Сейчас против сына возбудили уголовное дело, в январе будет суд. И грозит ему восемь лет за дезертирство:
:В нашем поселке был случай, когда парень, вернувшийся из Чечни, убил человека. Это Алеша Соловьев, он служил вместе с Пашей в той же воинской части. Он тоже из неполной семьи, до армии был идеальным, послушным мальчишкой. После убийства опомнился, сам пришел в милицию. Уверена, что всем, кто возвращается из Чечни, нужна психологическая поддержка. И обязательно психологическая поддержка нужна семьям, куда вернулись такие ребята, как мой сын. И эта помощь, поддержка нужна надолго. Может быть, на всю жизнь. Пока такую поддержку мне оказывают только "Солдатские матери". Помогают держаться занятия, на которых я там была.
Если моего сына военные все же не комиссуют, я не сдамся, буду бороться за Пашу.
Александр Розенбаум: «Мы не можем без кнута и пряника» 
Руководитель «Солдатских матерей Санкт-Петербурга» - о произволе в армии