Детство – это бесцельно выброшенные годы
- Кем вы мечтали быть в детстве? И как вы оказались на богословском факультете? (Екатерина Гурина)
- В детстве я мечтал быть космонавтом, но им не стал. Не получилось, все осталось в детских мечтах. В общем, моя биография запутана. В детстве я жил в огромной чудовищных размеров коммунальной квартире в центре. На углу Литейного проспекта и набережной Невы. Там, кроме нас, еще жило двадцать семей. Коридор был такой ширины, что можно было играть в футбол и никому не мешать. Потолки были какой-то чудовищной высоты, и вдобавок жили мы на последнем этаже. Когда я смотрел в окно – весь город был передо мной. В школу я пошел в 185-ю. Это известная школа – там в разное время учились разные замечательные люди - Ксения Собчак, Михаил Шац, Ник Перумов, какой-то чемпион мира по боям без правил. Но я ее не закончил. Я там проучился два года.
А потом моя мама закончила институт по специальности преподаватель для глухонемых детей, и ее распределили на Сахалин.
И я уехал из самой лучшей на планете школы в такую хряпу! В поселок Взморье. Там была закрывшаяся шахта и гетто для глухонемых. И единственным развлечением было слушать, как трясется водопроводный кран, в котором не было воды. Глухонемые могли часами на него смотреть. Других развлечений не было вообще. И я решил, что пора сводить счеты с жизнью. С глухонемыми говорить было нельзя, а которые слышащие были , так те были хуже, чем глухонемые. Я от них узнал такие слова, что даже гастарбайтеры таких слов не знают. Это была труба полная. Я понял, что я хочу умереть. Мне папа прислал туда альбом с видами Петербурга. Я листал этот альбом каждый вечер и плакал. В общем, небеса содрогнулись от моих воплей – и мы вернулись назад. Но это все-таки экспириенс.
В поселке, где мы жили, есть было нечего вообще. Там не предусматривалась еда. Местные жители ели ягоду, так называемую клоповку. В поселке не было даже магазинов. Но там была речка неглубокая, в нее заходила на нерест горбуша. Я ходил на речку и ловил горбушу. Мы солили тазами красную икру и потом меняли ее проезжающим туристам на картошку. Этот опыт я вспоминаю до сих пор. Там все двери открывались вовнутрь домов, потому что снега наваливало по третий этаж. Одно время нам не разрешали ходить в школу, потому что в поселок стал заходить медведь шатун, который съел двух человек. Там жили корейцы, которые со времен второй мировой войны не получили русского гражданства. Они каким-то своим отдельным поселком жили. И к весне там появлялись стаи бродячих собак, которые потом куда внезапно исчезали в один день. А корейцы ходили с такими радостными лицами. Мне было 9 лет. А когда я вернулся обратно - уже 10 лет.
Вернулся я уже не в прежнюю коммуналку. А в другую квартиру в Купчино. В Купчино я и закончил школу. Школу № 303, имени Шиллера.
У меня нет никакой ностальгии по поводу детству. Я считаю, что детство - это совершенно бесцельно выброшенные годы. Никаких сантиментов я по этому поводу не испытываю. Я ушел из восьмого класса, мне классный руководитель тогда сказал, что если я попытаюсь пойти в девятый – меня посадят в тюрьму. А все предпосылки у меня для этого были – неформальный вид, поведение. И я ушел из школы в ПТУ. За первые полгода меня выгнали из трех ПТУ. Потом я попал в историю, получил ножом в руку. И в больницу ко мне пришел милиционер и сказал: «Дружище, тебе скоро 16 лет. И если ты не пойдешь на работу, то точно попадешь в тюрьму!»
Зашибись биография!
- И я устроился продавцом спортивных велосипедов. Мне это понравилось, я понял, что это неплохо. Но это оказалось плохо. Потому что у нас в стране по закону обязательно среднее образование, меня вызвали в военкомат, и сказали, что я должен буду ходить в вечернюю школу. И я ходил в эту школу рабочей молодежи, закончил ее. После этого несколько раз пытался поступить в институт, но мне не удавалось. Я все время получал за сочинение «два».
К тому моменту я уже работал уже в Москве в журнале «Ровесник» (тогда это был печатный орган ЦК ВЛКСМ), где в штате было всего 8 человек, включая уборщицу. Меня взяли девятым. Потому что я был офигенно-талантливым журналистом и офигенно –талантливым музыкальным критиком. Меня взяли в этот журнал, и даже пообещали снять квартиру за счет комсомола. Когда я сказал, что у меня нет образования, мне куратор из ЦК ВЛКСМ написал очень хорошую характеристику для поступления на журфак.
Но даже с такой хорошей характеристикой (комсомольской) я на журфак не поступил. Не сдал сочинение.Как мне сказали, не раскрыл тему. И я подумал – это хрень какая-то, надо с этим завязывать! Надо валить из этой страны. У меня была тогда девушка, американка. И я решил уехать. 19 августа 1991 года, когда случился переворот, я получил визу и на все эти политические пертурбации политические смотрел уже сверху вниз. Оставалось купить билеты.
И тут Господь сказал – никуда не поедешь. Моя мама в телевизионной программке прочитала, что есть такой вуз, в который не надо сдавать экзамен, только пройти собеседование. Это был негосударственный российский христианский гуманитарный институт. Ныне - академия.
Я туда сходил – чисто маму успокоить! Потому что, в принципе, меня уже здесь не было. Я уже улетал в Нью Джерси. Мне нечего было здесь ловить.
Я зашел на собрание, где должны были рассказать об институте, и меня как-то прибило. Представьте - 1991 год, до гайдаровских реформ, все плохо. А тут - латынь, какие необыкновенные вещи. Я вдруг представил, насколько красиво это выглядит. Вот мне, допустим, уже лет 70 лет – а у меня на столе лежит книга, написанная на каком-нибудь вымершем языке, треть которой я за предыдущие лет пятьдесят перевел. И мне еще две трети осталось. А мне уже 70 лет. Зашибись биография! И меня это очень устроило! Я отказался лететь в Америку и поступил в этот вуз.
Сначала я собирался поступать на отделение классической филологии. И с третьего курса, когда возникла специализация, перешел на богословское отделение. Вообще, богословское образование так же практично, как мастер по настройке машины времени.
Кроме меня, этот факультет закончили один диджей и две девочки, которые потом ушли в декретный отпуск.
- Вы поддерживаете отношения с бывшими сокурсниками?
- С девочками, которые ушли в декрет? Нет. Я ни с кем не общаюсь
- А с одноклассниками? Ходите на сайт «Одноклассники»? (Nikita)
- Из моего класса только один или два человека выжили (парней). Остальные все умерли. Как появился дешевый героин, года за два все вымерли. Я учился в очень плохой школе, и в еще более плохом ПТУ.
В Купчино я жил на улице Софийской – это быль такое «реальное» Купчино, там марихуана на газонах вместо травы растет.
А сейчас я живу тоже в Купчино, но на Малой Балканской улице. Это приличное место. Уже не Купчино, а Капуччино!
- Скажите, вот Москва – это много городов в одном городе. А как в Питере? Происходит ли разделение между районами города? (Василиса И)
Питер не делится по географическому принципу.
Лев Яковлевич Лурье – краевед и бонвиван уверяет, что до революции город Петербург был стратифицирован не горизонтально, а вертикально. Это означает, что в одном и том же доме жил и Раскольников (бедный студент), и какой-нибудь купец третьей гильдии, Только они жили на разных этажах. На первом этаже жил дворник, на последнем - студент, а со второго по четвертый этажи жили приличные люди, с хорошим достатком.
Когда Исаак Бабель бежал из черты оседлости, он жил в подвале на Пушкинской 10. Ему не надо было искать квартал «Маленький Иерусалим». Он нашел свой квартал в подвале на Пушкинской.
Cейчас, конечно, квартиру могут дать на любом этаже. Этаж не имеет значения. Но люди все равно, как собачки разбиваются по стаям. И если ты чем-то в Питере занимаешься, не пройдет и трех лет, как ты будешь знать всех людей, которые этим занимается. Если ты собираешь марки, то будешь знать всех филателистов. Если ты писатель, то тебя будет уже тошнить от знакомых физиономий.
Книжный архипелаг
- Скажи, почему нечего читать? Я не могу сориентироваться в книжном мире (Егор Боборыкин)
- Я как раз с утра разговаривал с женой на эту тему, она не стала меня слушать, допила кофе и ушла. А «телега» осталась, поэтому я расскажу ее вам.
До войны в 30-е годы были люди, которые читали и писали книжки. И это был маленький слой, почти семейное предприятие. Один мой московский приятель ездит по стране со скандальной лекцией, которая называется «Когда же наступит XIII век».
Суть этой лекции состоит в том, что в XIII веке умение читать – это было чисто профессиональное умение, как умение шить, например. В XIII веке огромное количество людей не страдало от того, что они не умеют читать. Им этого не надо было. Книжек тогда было мало, они были дорогие. А если что-то хотелось узнать – тебе расскажут. Можно было сходить в церковь – послушать проповедь.
Cейчас, по мнению моего товарища, дело идет к тому же. Умение читать больше не является жизненной необходимостью, сейчас умение телевизор включать является жизненной необходимостью.
Люди, которые читали и писали книжки еще 70 лет назад, это был маленький слой. Они назывались интеллигенцией. Это был один остров.
Но теперь все не так. Теперь это не один остров, а большой архипелаг. И на одном острове не знают, что делается на соседнем.
Вот, например, можно ли назвать литературой женский детектив? Это отдельный остров. И на нем есть своя иерархия. Есть хорошие женские детективы, а есть полное фуфло. А на соседнем «острове» о женском детективе ничего не знают. Например, есть остров фантастов, где живут и пишут только фантастическую литературу. У них свои премии, своя иерархия, свои ценности. И каждый остров живет своей отдельной жизнью.
И представить себе литературный конкурс, где Дмитрий Быков сражается Ником Перумовым. не получается. Голова не приспособлена к представлению таких картин. Семьдесят лет назад остров был один, сейчас их может быть четырнадцать. Я могу представить, что твориться, допустим, на пяти островах, но все обозреть я не могу.
Я живу на острове, на котором я пока почти Робинзон, Это остров «Non-fiction», документальная проза. Он почти вплотную примыкает к материку журналистики. Там пока мало жителей. Я думаю, что на плотах, на спасательных кругах туда сейчас плывет очень много народу. Но пока нас мало.
- Кто плывет?
- Я бы разделил тех, кто плывет на несколько потоков. Один поток – биографии деятелей недавнего прошлого (биографии Брежнева, Солженицына, генерала Лебедя). Рядом поток - биографии каких-то рок-н-рольных деятелей. Еще один поток научно-популярные книги (книги о космосе, о природе и т.д).
- А Сергей Минаев на каком острове?
- Минаев стоит на своем единственном островке. Имени Минаева. И говорит, я – Минаев!. Это острова ярких имен, которые появляются, а потом пропадают.
Мне это уже неинтересно. Мой роман «Мачо не плачут» вышел в 2001 году. Я написал его в момент предыдущего финансового хука за 9 дней. Потом три года носил по издательствам. Тогда ситуация на книжном рынке была такая, что мне говорили: «Дружище, «Мачо не плачут» – хороший роман, мы горды, что сидим с тобой за одним столом, но мы не знаем, как его продавать!»
Книжный рынок тогда стоял на двух китах: либо это была история: про то, как парень ходил воевать в Чечню, вернулся домой и узнал, что пока он кровь за Родину проливал, какая то сука его девушку соблазнила. Таких романов больше четырех тысяч в год выходило. Либо вторая история: открыв дверь на чердак, человек попадал в другое измерение. И вот тут то все и начиналось… И как продавать такие произведения издатели знали.
Когда вышел роман «Мачо не плачут», эта ситуация была проломлена. За следующий год вышло двадцать штук похожих романов, а еще через год двести, потом еще больше.
- Получается, что вы были первопроходцем?
- Я рад, что об этом сказали вы, а не я. Но с тех пор я настолько отдрейфовал от той истории, что мне кажется, что это был не я. Но тогда мне нравилось писать про какие-то дни, когда с утра просыпаешься и понимаешь, что ночь прожита не зря, и мне долго гореть за нее в аду!
Героя искать бессмысленно
- Как вы представляете себе героя нашего времени. Вы в теме? (Liliya)
- Нет! Я думаю, что никто не в теме. Москвичи, глядя на Питер, говорят – это нацбол! Петербуржцы смотрят на Москву и считают, что это герои телесериала про Сашу и Машу, клерки офисные.
На самом деле, я недаром про острова говорю - сегодняшняя ситуация децентрализована. На каждом острове свой герой. Есть куча островков, на котором своя система координат.
Нельзя найти одного героя на все общество. Его бессмысленно искать. Вот сейчас героем на все времена является Гарик Бульдог Харламов. Его популярность давно превзошла популярность Сергея Шнурова (лидер группы «Ленинград»). Но можно ли сказать, что он является героем нашего времени? Для меня он героем не является.
- По каким законам живет наше общество? (Руслан)
- Я не вижу общества. Нет никаких законов. У всех свои законы. Кто-то живет по домостроевским законам, кто-то по законам, которые изложены в процессуальном кодексе. Нет единого закона для всех. Я живу по одним законам, вы можете жить по совершенно противоположным. Сложно говорить.
Мне интересно
- Расскажите про «Стогoff Project»
«Стогoff Project» – это книжная серия, которая рассказывает о том, что происходит прямо сейчас.
Я работал на 5-м телевизионном канале. А потом в течение одного дня уволился оттуда.
На это были свои причины. Хотя мне там нравилось очень. Я всегда считал, что человек, который говорит, что он в андеграунде и на самом деле сидит в андеграунде ( в подвале) – на самом деле, сидит в заднице. Я считаю, что если человек в андеграунде, то у него должна быть своя передача на телевидении. На этой передаче я говорил, что хотел. Меня даже рекламные службы не могли обуздать. Потом постепенно все начало сворачиваться…
И когда мои собственные сотрудники вырезали кусок, за который я целую неделю бился, и на его место поставили полную хряпу непонятную, которую я не делал. Я ушел. Красиво! Но деньги то надо зарабатывать.
Я позвонил в издательство – и сказал: «Поддержите меня, я работящий парень – я отработаю». И меня поддержали. А дальше, я написал одну книжку, отредактировал другую. И тут выяснилось, что сделанные мною документальные книги (несмотря на то, что иногда наспех сделанные, иногда не дотягивающие до каких-то высот) продаются лучше, чем все остальное, издаваемое сегодня в стране.
Но и там, в издательстве, произошло то же самое, что и на телевидении. Сначала я делал, что хотел. Это была не музыкальная серия. Там вышли два романа, написанные представителями левых. Для меня это очень было важно. Я вижу большое количество книжек правых –государственников, крепких таких ребят. Это и Михаил Леонтьев и другие. А произведения левых практически не видно. Я выпустил книги двух левых авторов (одного московского, второго питерского).
Мне, например, было интересно, выпустить в серии «Стогoff Project» выпустить порнороман.
Мне было интересно это с филологической точки зрения – как это будет звучать по-русски. По-английски есть минимум 16 цензурных слов, означающих мужской половой орган. По-русски – я один раз видел перевод Шекспира, где это слово было переведено как «болт». У нас это может звучать либо– «он погрузил нефритовый жезл наслаждения в ее цветник», либо как надпись в туалете для мальчиков. Третьего не дано. Но еще возможна, конечно, техническая инструкция.
Порнороман написал известный питерский порнорежиссер Боб Джек. Он друг всех редакций в этом городе. Я не знаю, когда он занимается тем, чем он должен заниматься, потому что он все время ходит по редакциям и рассказывает о себе, какой он классный парень.
Но, тем не менее, роман получился. Причем, на весь роман одно матерное слово, даже не обозначающее что-то тематическое, а просто что-то вроде человек упал и воскликнул (выругался). Очень целомудренный роман получился. То, что я хотел, то и получилось
Роман показывающий, что порно - это зыбучий песок. Ты делаешь один шаг, и дальше ты нежилец. Да, красиво, да девушки, да грудь у них большая! Но ты умер. В тот момент, когда ты туда пошел – ты труп. Это как героин – один раз попробуешь, никогда не будешь нормальным человеком. Так и с этим порно бизнесом. Один раз попробовал – покойник насовсем. Лучше не пробовать.
Было довольно много разных тем, за которые я брался. Выпустил много книг. Но постепенно издательство стало затачивать проект под русский рок. Это притом, что я не являюсь поклонником русского рока, и мне это не близко. Я никогда не слушал эту музыку, она всегда казалась мне омерзительной. Я люблю панк-рок, зарубежный панк-рок. А эта самодеятельность в тельняшке мне не интересна. Особенно молодая поросль, выросшая из гниющего трупа рок-клуба. Не близко вообще. Но оказалось, что люди готовы покупать биографии. Издательство старательно заворачивало меня в эту сторону, пока мне это не надоело. И я оттуда ушел, как раз под кризис. И сейчас у меня снова нет денег!
- Мачо не плачут!
- Я и не плачу.
- Боитесь ли вы финансово-экономического кризиса?
- Не боюсь финансово-экономического кризиса. Я христианский парень. Я, конечно, издавал порно романы. Но притом, что я делал, я не забываю, что я христианский парень. Означает это то, что у меня есть очень сильный Друг… большой Друг, который всегда на моей стороне. Я стараюсь об этом все время помнить.
Фишка в том, что кризис как начался, так и кончится рано или поздно. Деньги снова придут. А гниль, которая накопилась за эти годы – ее смоет. У меня скорее позитивное отношение к кризису. Через год мы про отсутствие денег мы забудем! А про то, что стало дышать легче – не забудем. Я думаю хуже всего, наверное, придется Ксении Собчак. Ведь в чем смысл гламура? Флагманы религии потребления – Минаев, Робски, Ксения Собчак.. Их месседж состоит в том, что наиболее крут тот, кто больше всех тратит. Чем больше ты тратишь, тем осмысленнее живешь. Но сегодня экономить начинают даже те, кто еще летом пил шампанское за 18 тысяч долларов бутылка. И эта безудержная религия потребления прошла. И герои ее прошли.
Мачо я видел только в кино
- Журналист – это мужская профессия. Почему в журналистике много женщин? (Настюша)
- Когда-то я написал эссе «Чем русская пресса отличается от журналистики». То, что у нас женщины журналисты – ничего странного. У нас и в школах учителя, в основном, женщины с не сложившейся личной жизнью.
Ни малейшей симпатии коллеги у меня не вызывают (я отдаю себе отчет, где я нахожусь, с кем разговариваю, но я все-таки скажу). К сожалению, уровень непрофессионализма русских журналистов зашкаливает. Вот, например, рецензии к балабановскому фильму «Морфий» написаны так, что не понятно - надо туда идти или нет. То есть кинокритики не справились с основной задачей. Абсолютно никогда не сбываются прогнозы наших политологов. Такова вся наша русская пресса.
Основной вопрос журналистики очень прост – это вопрос, в какое время и в какой стране мы живем. Нельзя сказать, что русская пресса не отвечает на этот вопрос, она даже не знает, что такой вопрос существует. Она – в параллельной реальности.
- А у вас есть знакомые мачо? (девушки из Питера)
- Я боюсь, что нет. Но я мачо видел только в кино. Думаю, наверное, актер Владимир Машков настоящий мачо. Хотя это отстраненно, я же не женщина.
В моем кругу – нет мачо. Обычно это некрасивые, многокурящие, лысые, редко следящие за собой логоцентричные лузеры. В основном, чем мы занимаемся? Cидим по кафе, укуриваемся до того, что перед глазами уже зелено, и рубимся на счет какого-нибудь нюанса, который нормальному человеку, в общем то, по барабану.
Хотя нюанс – это вообще самое важное, что есть на свете. Но среди этих людей искать мачо бессмысленно, потому что даже если женщина ляжет на стол, они все равно будут рубиться по поводу нюансов.
Петербургская корпорация "Илим" увольняет рабочих