С 24 по 26 ноября в "Ленэкспо" пройдет первый Санкт-Петербургский международный книжный салон, посвященный 100-летию Д. С. Лихачева.
Его девиз: "Время читать!", цели провозглашены высокие - повышение грамотности и культуры чтения в России. Какой вклад в их реализацию вносят петербургские писатели? Об этом мы беседуем с Дмитрием Каралисом, директором Центра современной литературы и книги, писателем, последний роман которого "Записки ретроразведчика" удостоен Премии Александра Невского.
Что под обложкой?
- Дмитрий Николаевич, как петербургские писатели будут участвовать в выставке?
- Готовим стенд, намерены провести "круглый стол" "Петербургская литература: тенденции, факты, комментарии". Стенд, так же как Центр, объединяет два писательских союза. Мы занимаемся поддержкой литературного процесса во всех его формах: проходят семинары Стругацкого, Кушнера, молодых поэтов, прозаиков. Мы одинаково уважительны к обоим крыльям русской литературы - почвенническому и так называемому либеральному.
- Это все те же западники и славянофилы?
- Да, а мы - центристы, считаем, что нельзя разводить реку русской литературы на два рукава, слияние обогащает, не дает застояться.
- Что такое, на ваш взгляд, современная литература?
- Сейчас под понятием книги и литературы прячется совсем не то содержание, которое было даже 10 лет назад, когда литература как одна из форм самосознания народа отражала то, что происходит и "думается" обществом. Сейчас под литературой и книгой прячется гнусь, пошлятина. Человек, который привык к изречению классика: "Всем хорошим во мне я обязан книге", по инерции тянется к ней как к символу духовности. На самом деле книга - это уже "продукт", как любой другой на рынке. В рамках современной идеологии, а вернее, ее отсутствия, в этом нет ничего особенного. Любое издательство - коммерческое предприятие, на литературе, которая сеет разумное, доброе, вечное, зарабатывать чрезвычайно сложно, потому что спрос на нее невелик, как на все духовное.
Литература, затрагивающая человека выше пояса, продается хуже, чем ее антипод. Издатель начинает под видом книги гнать халтуру. Она заполняет прилавок.
А прилавок, он тоже не такой, как раньше, - теперь книгу, наряду с бензином, можно продавать только в определенном месте. Вот бутылку водки или пачку сигарет - хоть в супермаркете, хоть в ларьке, а книгу - только в специализированном магазине. Издатели-монстры, раскупив все "точки" во всех городах, занимают 95 процентов торговых площадей, они могут и цену выставить, какую хотят, и продавать то, что считают нужным. Молодой человек, приходящий в магазин, растет с ощущением, что книга - вот это, а не то, что стояло у родителей на полках.
В советское время был идеологически выдержанный рынок, потом он стал стихийным, теперь - снова идеологизированным, но с другой составляющей - цензура денег, коммерции.
Красивые слова
- Как же можно пробиться "некоммерческому" автору?
- Толстой или Тургенев в наше время не могли бы состояться: они создавали два романа в пять лет, а нынешнему издателю нужно пять романов в год под одной фамилией. Человеку невозможно написать такое количество, поэтому сколачиваются литературные бригады, придумываются звучные псевдонимы или возвращаются старые имена - Пушкин, Тургенев, Толстой, они имеют такое же отношение к классикам, как Шура Балаганов к лейтенанту Шмидту. Вы с такими псевдоклассиками не сталкивались? Ну как же, вот, к примеру, - Лео Толстой "Мир и война", "Каренина Аня".
Я как-то зашел в книжный магазин на разведку. Разговорился с продавщицей лет тридцати. Она мне предлагает одно, другое, третье - современных авторов. Я отказываюсь, она спрашивает: "Вы хотите себе или кому?" - "Себе, для души". - "Нечего читать. Вся жизнь в современной литературе опошлена". Простые слова человека, который все понимает.
- Ситуация безвыходная?
- Сопротивление нужно. Когда я создавал Центр, думал, что мы все вместе будем оказывать духовное сопротивление. Но с каждым годом мои надежды таяли. "Духовное сопротивление" - красивые слова. "Есть вещи поважнее денег" - тоже хороший лозунг, я его исповедую. Но, пока в стране провозглашен приоритет материального над моральным, ничего не поделаешь. Нет никаких идеалов, кроме рубля.
Для архива?
- Оказывают ли петербургские писатели влияние на духовную жизнь России?
- Из старой гвардии остались Гранин, Стругацкий, Житинский, Попов, Мелихов, Скоков, но широкого читателя у них нет. Нельзя сказать, что петербургские писатели гремят по миру или воздействуют на умы сограждан, хотя бы потому что в них не вкладывают деньги, они не пишут по пять романов в год, не могут приносить прибыль издателю - а это главный критерий нынешнего "книжного бизнеса".
Возобладала тенденция - если ты не пишешь по заданию издателя, ты не писатель. Но мы считаем по-другому: даже если издал за свой счет, на деньги спонсоров, - река русской литературы складывается из этих маленьких ручейков. Мы собираем такие книги и отдаем в архив Пушкинского дома. Это слепок с нынешнего состояния литературы. Когда будут разбираться с историей вопроса, отделят зерна от плевел.
- А если спонсора не найти, останешься неизданным?
- В городе есть Общественно-издательский совет, куда входят издатели, писатели, общественные деятели, которые решают, как выпустить социально значимую литературу. Это отдушинка. Но что значит тираж 1 тысяча экземпляров для современной прозаической книги? Из них 50 экземпляров отдадут в библиотеки города.
А коммерческие издания по 5 тысяч экземпляров раскручиваются, они на виду, на прилавке. Наши же книжки даже в "Лавке писателя" - социально нам близкой - положат на дальнюю полку. Правда, в Доме книги есть специальная полочка для петербургских писателей - там стоит Штемлер, Житинский, Попов, Стругацкий, Мелихов, и мои произведения тоже.
Вдохновляющий завтрак
- Что сегодня может вдохновить на творчество?
- Писатели подрастерялись. Системный кризис, который произошел в стране, сказался и на их самосознании. Живя в большом городе, мы практически не знаем страны. А это разные жизни. Раньше были творческие командировки, сейчас практически нет. На Чукотку, правда, Абрамович свозил нескольких писателей. Один из них делился со мной впечатлениями: "Так здорово, три завтрака в гостинице - континентальный, европейский и американский. А вы говорите, плохо народ живет! Мы жили в номере, который стоит 150 евро в сутки". - "А в тундру, в стойбище вас возили?" - "Нет, вертолет дорого заказывать". - "Но как же можно узнать об изменениях в жизни?" - "Там столько банков, офисов на улице построили, там же раньше ничего не было! А сейчас - банки".
- Молодые люди идут в литературу?
- Конечно, существует неистребимая тяга к литературе, таланты - это радует. Но вот Валерий Попов, который ведет мастерскую молодой прозы, делится такими наблюдениями: мастерство у людей есть, а биографии нет. Когда Конецкий давал мне рекомендацию в Союз писателей, он говорил, что без биографии в литературе делать нечего, не став личностью, ты ничего не сможешь - ни научить других, ни просто с ними посоветоваться или поделиться. Одного только дара мало. Бумага прозрачна, через нее мы видим самого человека.
- Значит, недаром, когда посадили Бродского, Ахматова говорила, какую биографию делают "рыжему"!
- Испытания закаляют человека, а пишущего - тем более. Биография во многом определяет писательскую судьбу.
- А премии, которых развелось видимо-невидимо?
- Премий действительно много, это хорошо, поскольку греет писательское тщеславие. Как говорил Толстой, все, что человек делает, он делает из тщеславия. Не всегда уж так, думаю, это было бы слишком упрощенно. Есть что-то еще, что заставляет писать. Многие не бросили профессию, несмотря на то что они совершенно не кормятся от нее, не печатаются, не имеют успеха. Есть вечные смыслы. Если встаешь на эту стезю, ты и двигайся по ней, не обращай внимания на деньги.
Солженицын написал моему приятелю Валерию Прохватилову, когда тот послал ему рассказ: "Никогда не делайте литературу своей профессией, чтобы она приносила вам деньги. Ни в коем случае, иначе вы будете несвободны и погибнете как литератор".
Это правильно. Мне недавно рассказывал один молодой писатель, который забросил свою философскую прозу и пишет детективы по заказу издательства, что ему указывают: "На шестой странице должно быть убийство, на восьмой - изнасилование либо постельная сцена". В год он должен написать три таких "романа". А ведь не устарело определение: рассказ - это событие, повесть - это судьба, роман - это эпоха. Какая там эпоха!
Салон
- Какие надежды вы возлагаете на Книжный салон?
- Возрожденный Салон - дело хорошее, возможно, он станет флагом борьбы за возврат литературы, тем более следующий год - Год чтения. Нужно обозначить символ духовного сопротивления, иначе Салон превратится в обычную книжную ярмарку, каких немало в мире.
Кое-что из программы меня настораживает - презентация книг Валерии и Харатьяна. Теперь не важно, о чем книга, важно - кто написал. Рассказы Валерии о том, как она разводилась, это явление культуры? Певцы и артисты будут владеть нашими мыслями и чувствами?
Хорошо, если Искандер приедет, представит новую книгу, Гранин расскажет о своих новых книгах - проверенные имена, люди, которые отличаются нравственностью, продолжают владеть хотя бы частью умов.
Надеюсь, что издания познавательные, справочные будут высокого класса, а не "Как стать стервой", "Стерва выходит замуж", "Стерва разводится". Это имеет отношение к определенной области знаний на грани психологии, физиологии, но это не литература.
Александр Кушнер: "У России много болезней" 
«Писательство как наркомания». Анна Князева о детективах и таланте 
Андрей Аствацатуров: «В Петербурге писатель обязан быть интеллектуалом»