У актера Александра Рониса - две подряд крупные работы в "Приюте комедианта": премьерная "Тетка Чарлея из Бразилии" Виктора Минкова, где он играет эту самую "тетку", и роль принца Калафа в "PRO Турандот" - спектакле Андрея Могучего, трижды (!) номинированном на "Золотой софит". Кроме того, сейчас Ронис снимается у Бортко в "Мастере и Маргарите" (поэт Рюхин), в сериалах "Мангуст", "Господа присяжные", "Золото носорога", "Легенда о тампуке":
Мелькать?
- Для меня основная работа - в театре, - говорит Александр. - Здесь я "наращиваю объем", чтобы профессионально развиваться. В кино пока "тренируюсь", но с каждым разом задачи попадаются все более сложные. Не хотелось бы просто светиться. Были предложения работать на телевидении, но я не думаю, что это актеру необходимо. "Медийность", то есть популярность, узнаваемость, повышается, но это не то, что для меня важно.
- Мне кажется, что если лицо примелькалось, это автоматически что-то дает.
- Чтобы получить роль в настоящем кино, это может даже помешать. При этом само кино "медийности" не прибавляет, потому что практически нет проката. А недавно у меня один человек спросил - зачем тебе главные роли в сериалах, хочешь ли ты этого? И я задумался. Конечно, это финансовая независимость. Грубо говоря, сейчас я снимаюсь, чтобы спокойно работать в театре. А то раньше на стройке вкалывал. Это был крайняк, хотя вести корпоративные вечера, по мне, еще хуже.
В солярии
- После "Тетки" зрители уходят в приподнятом настроении. А вы?
- Я все прокручиваю заново, потираю ушибленные места, пытаюсь понять, почему так или эдак. Это очень сложный технически спектакль. Он должен быть виртуозным, это ведь мюзикл. И пусть публике кажется, что артисты не потеют.
- А сильно "потеете"?
- Конечно, но вот пришел на спектакль мой институтский преподаватель по сценическому движению. С этим предметом отношения у меня не складывались, я не понимал всей этой пластики. И вдруг педагог говорит, что все на месте. Это, конечно, заслуга нашего балетмейстера Сергея Грицая. Он сделал так, что я стал доверять своему телу. Грицай дает понять: ты прекрасен, будь таким, какой есть. Иногда в бреду что-нибудь предложишь, а он - здорово, давай!
- В чем еще особенности спектакля?
- У меня два переодевания очень сложных, когда я превращаюсь в тетку. У нас стоит мощное освещение, рассчитанное на высокий потолок, а тут - сцена небольшая, свет бьет прямо в лицо. Так шпарит! Считай, ты в солярии. Но это не самое страшное. Я очень не люблю разговоры на темы сексуальной ориентации. Они меня глубоко угнетают. А у нас мужчина, переодевшийся в женское платье, сразу вызывает размышления на тему "что с актером?" Для следующего спектакля мне опять шьют платье, а у меня семья (смеется).
А вообще у меня свои требования и к себе, и к искусству, я часто думаю - если мне не интересно, как же это может быть интересно кому-то? С другой стороны, не факт, что если интересно мне, будет интересно зрителю. Я вообще никогда зрителей не понимал, и в этом, наверное, моя проблема. Я не знаю, что они думают, зачем они приходят в театр.
Актер-раб
- А вы зачем приходите?
- Когда я на сцене - это удовольствие. Когда как зритель, то еле сдерживаюсь, потому что мне хочется участвовать. А если спектакль плохой и мне не хочется участвовать, тогда это еще большая мука. Но мучаюсь в любом случае.
- Репетировать - тоже мучение?
- Нет, когда репетирую, я живу, понимаю, что занимаюсь своим делом, на которое потратил 10 лет жизни. Хотя в 32 года это все уже не так весело и легко. Актер должен быть убежден, что он - лучший на этом месте. Зрителей нельзя обмануть. Хоть на секунду ты не в форме - с похмелья или тебя раздирают противоречия, и ты это пустил на сцену, - считай, провал.
- Как же прийти в форму?
- У всех свои методы. Можно махнуть коньяку. Кому-то кино дает уверенность в себе, кому-то - дети, кому-то - машина, кому-то - увлечение музыкой. Некий внутренний стержень должен существовать, индивидуальность. А на личность всегда интересно смотреть. Если это человек, а не забитый раб, которого директор выпихнул на утреннюю елку. Вот от этого я бежал из репертуарного театра, где пять лет прослужил, - от рабства. От угнетенности постоянной, от театрального горошка, которым тебя делает огромная машина, комбинат по изготовлению неких художественных ценностей. Уже никто не понимает, что зачем, это такая коммуналка, где все живут, укрывшись от реальности. Мне так неинтересно.
Мини-пьесы
- Поэтому предпочитаете антрепризу?
- Предпочитаю работать, когда именно тебя пригласили, тогда ты соучастник, соавтор, когда в тебе востребован некий художник.
- А бывает, что приглашают сыграть то, что не нравится?
- Да. Тогда я сам сочиняю историю, бывает даже - втайне от режиссера. Но так у меня происходит и на хороших спектаклях. У Андрея Могучего в этом смысле доверие к актерам полное. Он говорит: "Вот это - точно! Я не знаю, что ты сейчас сделал, но это то, что мне надо". В одном спектакле я сижу неподвижно 15 минут. Если поставить задачу просто сидеть или минуту не моргать - все равно моргнешь. А здесь не просто сижу, я знаю, кто я, почему сижу, внутри идет мини-пьеса для себя одного.
Когда человек увлеченно что-то делает, ты остановишься и будешь смотреть, потому что человек открывается в этот момент. Мозг, переключившись на процесс, освобождает душу. И в этом для меня магия и терапевтическая сила театра. Я для себя тут сформулировал, что есть две минуты абсолютного релакса, ощущения гармонии во всем: это когда играю спектакль и когда трачу деньги. Все, мозг мертв в этот момент.
«Игра в «Городки». Юрий Стоянов – об Илье Олейникове, театре и новой книге 
Шарнирный человек. Сергей Мигицко о позитиве, танцах и… климате 
Андрей Носков. Интрига с носом