В 1990-е его как-то полюбили все и разом. В те крайне политизированные времена Сергей Довлатов оказался писателем примиряющим: вроде еврей, зато пьющий, вроде диссидент, а английский даже не выучил, вроде классик, но без нимба.
«Национальность писателя определяет язык»
Русский, как берёзовый сок, писатель Сергей Довлатов появился в смешанной еврейско-армянской семье. Его родители были эвакуированы из блокадного Ленинграда в Уфу, маленький Серёжа родился в первый год войны, а в городе на Неве оказался в 1944-м.
Честно говоря, впервые о Довлатове я услышал только в 1997 году, когда поступил на факультет журналистики. Зато там его читали, обсуждали все: и студенты и преподаватели. Что ж, для творческих людей, «богемы» этот писатель и журналист оказался невероятно близким «идейно» - вылетает из института, пишет куда придётся, долго остаётся непонятым, не принятым, зато пьёт много, душевно, сентиментально. Довлатов поступил на филфак ЛГУ, но был отчислен за неуспеваемость. Тем самым он вытащил счастливый писательский билет, так как отправился не просто отдавать долг Родине, но служить «вертухаем» в зону. Экзотические впечатления вплоть до наблюдения за зоофилией, мониторинг характеров в условиях психологического стресса - что может быть лучше для начинающего писателя? Разве что война. Солдат внутренних войск (в советское время именно вэвэшники стерегли зэков) Сергей Довлатов «топтал зону» долго. Ведь до 1967-го в Советской армии служили 3 года. Тогда же появилась его первая серьёзная повесть - «Зона». Ещё у Сергея в эти годы состоялся письменный роман с одной девушкой - «любовь - это для военнослужащих и спортсменов» (писатель был ещё и неплохим боксёром-тяжеловесом).
Приятель Сергея Иосиф Бродский неслучайно подметил - «Довлатов вернулся из армии, как Толстой из Крыма, - со свитком рассказов».
«Когда я творю для газеты, у меня изменяется почерк»
Далее Довлатов поступает на журфак, пишет казённые статьи в разные многотиражки, которые кое-как оплачивались, а вот рассказы творит преимущественно - в стол. Но в них стал всё ярче проявляться фирменный довлатовский стиль - иронично-наблюдательный. Кстати, именно ему принадлежит известное выражение: «Ирония - оружие беззащитных». Впрочем, многие люди, с которыми писатель столкнулся в жизни и которых «поместил в книжку», обиделись на него. Ирония Довлатова - не всегда добрая. Кроме того, он сам, как лирический герой, в своих произведениях предстаёт, может, непутёвым, но милым человеком на фоне коллекции разнообразных подлецов, лизоблюдов и тупиц. Не сомневается Довлатов и в своих писательских способностях - «талант, как похоть, - трудно утаить».
С 1972-го по 1975 г. Довлатов проживал в Таллине. Работал даже в такой газете, как «Моряк Эстонии», занимая должность ответсека. Сергей как-то вписался в прибалтийский ритм жизни - в Эстонии ему хорошо творилось. Всё-таки несмотря на внешность и кровь - Довлатов ментально больше западный человек, чем восточный. Сергей Донатович был экскурсоводом в Пушгорах, о чём его смешной и грустный «Заповедник». Вернувшись в Ленинград, работает в журнале «Костёр», пишет рассказы, которые не публикуются. За исключением конъюнктурных типа «Интервью». Зато Довлатов - уже свой человек в самиздате, печатается за границей. Не сказать, что он ярый противник советской власти, но… Неформатный для Союза, непричёсанный. Сначала в 1976-м получает «чёрную метку» в виде исключения из Союза журналистов СССР, а в 1978-м вынужден эмигрировать. Как и Бродский, Довлатов не рвался за бугор, трудно представляя себя без Ленинграда. Впрочем, в Нью-Йорке, где он поселился, народ тоже почти на четверть наш. Интегрироваться в американское общество оказалось необязательным. Довлатов быстро стал звездой русской эмиграции: редактировал журнал «Новый американец», вёл свою передачу на «Радио «Свобода», главное, наконец, публиковался. В США у него вышло 12 книг. Вот только прожил мало - 48 лет.
Довлатов скончался от сердечной недостаточности в 1990 году, похоронен, вот же как чутко закольцевалась жизнь, в армянской части еврейского кладбища «Маунт Хеброн». На родине популярность накрыла Довлатова посмертно, в 1990-е, когда в России стали публиковаться его книги. В 2007-м в Петербурге на улице Рубинштейна, где писатель жил в коммуналке, установлена памятная доска. Книги Довлатова - «Зона», «Чемодан», «Заповедник», «Рассказы» - включены в перечень 100 книг, рекомендованных Министерством образования РФ к самостоятельному прочтению школьниками. Чем не почёт? Как он сам писал - «у Бога добавки не просят».
«Обнимаю, выпиваю и закусываю» (из письма Л. Штерн)
Довлатов сорокаградусными чернилами подписывался под словами Эрнеста Хемингуэя: «Мужчина не существует, пока он не пьян». Алкоголь в жизни и творчестве писателя был допингом, времяпрепровождением, отдушиной, темой для осмысления и философских афоризмов. Они, конечно, пошли в народ: «Я столько читал о вреде алкоголя! Решил навсегда бросить... читать». Или: «О вреде спиртного написаны десятки книг. О пользе его - ни единой брошюры. Мне кажется - зря...» В довлатовских произведениях мы через мутное, но весёлое стекло видим вереницу ленинградских рюмочных, шашлычных, котлетных и прочих разлевух. События и разговоры сопровождают, особенно беспардонно вмешиваясь по утрам, «мартовское», «розовое», «креплёное», «краснодарское» и т. д. Алкогольная поэзия у Довлатова сродни ерофеевскому гимну портвейну «Москва - Петушки»: осязательная, обонятельная, спелая, понятная советскому гражданину мужского пола по литражу, ценам и прозвищам «продукта». Конечно, Довлатов заплатил «змию» жестокий долг в виде ранней смерти. Как многие таланты до него. Из сытого американского далёка на этот счёт Довлатов шлёт своё традиционно парадоксальное умозаключение: «Если мы сейчас остановимся, это будет искусственно. Мы пили, когда не было денег. Глупо не пить теперь, когда они есть...»
У каждого - своя правда? Лукин о силе слова и ответственности писателя 
Застывший интеллигент. Валерий Попов о том, зачем «сокрушать идолов» 
А вдруг я гений? 
«В каждом герое – я сам». Джордж Мартин о теориях фэнов и силе искусства